(Напомню, что в дневнике Спрогиса записано: «Вдруг в темноте появились два военных корабля». – Л. П.)
Из мемуаров Л. Хургеса: В свое окончательное спасение мы поверили только тогда, когда на подходе к Картахене перед нами услужливо открылись боны порта, а на мачтах наших «конвоиров» взвились красно-желто-фиолетовые флаги Республики. Радостными криками «виват!», «салют!», «ура!» реагировали мы и команда парохода на появление Картахены. Невозможно представить себе радость людей, спасшихся от, казалось, неизбежной смерти. Все обнимают друг друга, у многих на глазах слезы. Тут уж не выдержали даже мои «железные нервы». Не в силах сдержать себя и стыдясь своих слез, я побежал в свою рубку и там, лежа ничком на койке, меня несколько минут сотрясали почти истерические рыдания, но дверь я успел запереть, и никто не видел мою минутную слабость. И вот перед нами широко открыты боны картахенского порта, и мы «как герои» следуем мимо кораблей военного флота, так и не вышедшего, несмотря на все заверения Москвы, нас встречать и в случае нужды защитить, но теперь не жалевшего ни меди оркестров, ни холостых залпов артиллерии на торжественную встречу “героев”».
Когда теперь эти люди собирались у нас дома, вы бы на них посмотрели! Крик, шум стоит, друг друга перебивают, за рукава дергают, а хохоту сколько!
Из разговора за столом (звукозапись 1977 года):
Паршина: «Получили твою радиограмму, которую ты с парохода тогда, нет?».
Хургес: «Получили…» (общий смех).
Паршина: «А маме не успели передать?».
Хургес: «Не маме. Сталину и Ворошилову».
Паршина: «Нет, ты в конце «прощай мама» прибавил!».
Хургес: «Не-е-е-е-т, это брехня… Кто это сказал?!».
Паршина: «Да Артур сказал!».
Хургес: «Не-ет, не-е-ет. Пусть он не брешет! Никакой «мамы» не было!..» (шум, смех).
Из дневника А. Спрогиса: «1 декабря (продолжение). Утром зашли в порт Картахена. Началась выгрузка. Вечером уехал на машине в Валенсию».
Москва, 1985
Из предисловия К. М. Симонова
В тридцать шестом году, когда происходило все то, о чем вы сейчас прочтете, не было этого дома, в одной квартире которого мы сидим сейчас втроем с Елизаветой Паршиной и Артуром Спрогисом.
Не было ни этого проспекта, ни всего этого района, застроенного новыми и новейшими домами. Другой была Москва. И мы все тоже были другими. Елизавета Паршина была совсем девчонкой, студенткой института иностранных языков; я учился на третьем курсе Литературного института. Артуру Спрогису, хотя и старшему из нас, тогда тоже было всего-навсего тридцать, а не под шестьдесят, как теперь.