Феофилакт, бородатый, как Аристотель, грустно улыбался. Его мысли всегда были печальны.
– А как быть со слезами вдовиц и сирот? С ростовщиками, притесняющими бедных? Однако никто не заботится об этом.
– Потому что, – вмешался Леонтий, – надо торговать, строить корабли, охранять границы, покупать мечи варваров. Золото не знает ни границ, ни религий. Сегодня оно в златохранительнице базилевсов, завтра в руках у хазарских каганов, потом в Багдаде. Оно струится, как река, течет меж пальцев, заставляет людей вставать на заре, отправляться в дурную погоду в путь, на котором их поджидают, может быть, разбойники и воры.
– И никто не знает, когда пробьет смертный час, – вздохнул Феофилакт.
– Как же обойтись без купцов, – простодушно отозвался Ксифий, – у одних есть рыба и нет соли, чтобы ее посолить, у других есть просо и нет горшка, чтобы сварить пищу.
Все были правы. Все нужно в том потоке времени, который мы называем жизнью, – горшок, предприимчивость купца, соль. Но, слушая Феофилакта, я понимал, что дело не только в горшке.
Монах продолжал:
– Взгляните, что происходит в мире! С бедняка дерут три шкуры, а богатый овладевает его жалким достоянием…
– Это так. Насильников надо покарать, а несправедливых лишить возможности приносить людям зло. Я не о том говорю. Ведь ты сам плывешь же в осажденный город, чтобы спасти книги…
Но Феофилакт не слушал меня.
– Сборщик податей, пользуясь простотой поселянина, берет с него лишний фолл. А люди ослепли от слез… Где же справедливость?
Он был прав, конечно. Золото, нажива, несправедливость. Небеса мы презрели ради земных забот. Я сам видел это на каждом шагу. Но чего-то не хватало в циничных суждениях магистра и в печальных жалобах Феофилакта. Я бродил в умозрительных потемках, нащупывая дорогу. Сделаем такое построение: Мир лежит во зле. Бессмертная душа обросла щетиной. Люди подобны свиньям, обступившим корыто. Но есть Бог – мера всех вещей. То, что возвышает человека над печалью жизни…
В мире происходит трагедия человеческого существования. Я закрыл лицо руками и не знал, что ответить Феофилакту. Одно было ясным для меня: самое важное – душа, бессмертное подобие Божества на земле. Как уберечь ее в этом море страстей и страданий? Вот стоит на недосягаемой высоте гора Афон. Люди уходят на нее, чтобы спасти свою душу. Уйти туда? Оставить мир погибать, покинуть в трудную минуту базилевса, товарищей по оружию? Нет, будем тянуть ярмо, пока хватает сил. Если мир не хочет измениться, пусть останется таким. Пусть жадные думают о наживе, раболепные ползают на брюхе, слабые плачут. Когда-нибудь и их поразит гнев справедливости. Не ради них мы страдаем, а ради великой цели, ради того, чтобы небеса озаряли светом землю, грубую и жалкую.