И съездили.
Эта девушка оказалась со странностями. Она очень любила растительную жизнь. Нет, я понимаю – это всегда замечательно, когда девушка радуется весне, плетет веночек, нюхает сирень, восторгается зябликом-птичкой. Для такой девушки хочется распустить алые паруса, поставить Бони М, налить шампанского, спеть под окном. Но эта была с полным ботаническим приветом. Она не пропустила НИ ОДНОГО деревца, НИ ОДНОГО кустика. Она срывалась с места и мчалась, как угорелая, к новорожденному подорожнику. Она зависала над клевером, трепетала при виде какой-то плесени, томилась над шишкой и радостно смеялась возле каждой березы. Нашей с приятелем романтики хватило минут на сорок, потом мы поняли, что влипли. Ее восторги далеко превосходили традиционные походно-полевые прыжки юной, невинной натуры. В общем, мы скисли. Так продолжалось часа четыре. Наконец, мы расстались, твердо решив про себя, что больше не встретимся. Но я ошибся.
1 июня, когда я пересекал пустынный медицинский двор, меня окликнули. Это была она, вся такая радостная.
– Поздравляю! – крикнула она.
– С чем это? – подозрительно осведомился я.
– С первым днем лета!
И предложила погулять. Я решил дать ей последний шанс, вяло согласился и тут же спросил, куда мы пойдем.
– В Ботанический Сад! – сказала она.
И вот в саду-то я и получил по полной программе, но только не то, про что можно подумать.
В сотне-другой метров от моего дома, во дворах, расположилось нездоровое желтое здание: Факультет Народов Крайнего Севера. При педагогическом университете имени Герцена.
Стоит там, сколько себя помню.
И внутренняя динамика этого строения замечательно отражает мировые демографические тенденции.
Я все удивлялся: для кого этот факультет? Если для тех, кто ничего не знает о Крайнем Севере, но ужасно хочет узнать, то почему там бродят сплошные якуты и чукчи?
А если это факультет для самих народов Крайнего Севера, то чему их там такому учат, всему сразу? Не быту же Крайнего Севера, который они, возможно, и подзабыли?
В общем, здание исправно приходило в упадок.
Больше всего досталось шайбе-пристройке. Двухэтажная шайба осыпалась, испакостилась, обезлюдела, и в ней много лет жил бомжом милейший поэт и прозаик Алексей Давиденков.
На нем наступательное влияние средних широт и закончилось.