Бро парил над плечом, руки-косички
шелестели над ухом; канареечно-желтый смайлик дремал на футболке,
закрыв глаза и высунув красный язычок. Когда двери лифта
распахнулись и голос Интел оповестил о прибытии к месту назначения,
до годтайма оставалось полчаса.
Всего тридцать минут,
сладострастно подумал Илон, предвкушая удовольствие — удовольствие
созидания или удовольствие... разрушения.
Время ритуала, великого таинства,
священной церемонии. Над столом висит широкий экран, обнажая шэлла:
показывая его биометрику, его сокровенные мысли и самые потаенные
желания, отслеживая каждый вздох. Под руками парят виртуальные
клавиши, вспыхивающие от легкого касания кроваво-красным цветом,
словно древние колдовские руны. Магические буквы складываются в
слова, а слова — в могущественные предложения. Сердце замирает,
когда кусок текста улетает к редактору, чтобы затем обрести жизнь.
Горящие глаза не мигая следят за полноценным актом творения. За
чужой судьбой. За тем, как она, подобно буйной реке, неожиданно
сворачивает в иное русло, выходит из берегов и меняется до
неузнаваемости, к всеобщему удивлению близких и родных...
В светлом, как и все в Цитадели,
коридоре не было ни души; за панорамным окном простирался купол
Шэлл Сити, уходя высоко в небо и катая по своей поверхности, как по
горке, солнечные блики.
Ну, здравствуй, Эдвард! —
улыбнулся Илон и приложил ладонь к окну. — Давно не виделись. Я
скучал.
Двери разошлись, открывая для
взгляда просторный круглый зал; шум голосов ворвался в коридор,
разбивая глубокую тишину хриплым смехом.
В зале, обставленном по кругу
белоснежными столиками и стульями, находились трое: глава отдела
Брюс, фьюжинер Юрий, которого все в Цитадели в шутку называли
Гагариным в честь какого-то астронавта прошлого, и юный хаосмастер
Инста.
Брюс кивнул, Гагарин обернулся на
звук шагов и бросил равнодушный взгляд, Инста пряталась за
работающим экраном, копошилась за ним тихой мышью и не
высовывалась.
Вид у начальника был заспанный и
помятый — похоже, ночь провел в Цитадели; седеющие темные полосы
торчали в двух местах изогнутыми рожками. Брюс сидел на стуле,
откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу; его большие темные
глаза смотрели сквозь прозрачный экран на Гагарина, чья лысая
голова блестела, словно бильярдный шар. Гагарину, как и Брюсу, было
чуть за пятьдесят, оба они пережили войну, у обоих были дети.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что им всегда
находилось, о чем потрещать. И также не было ничего удивительного в
том, что зал пока пустовал: мастера хаоса начнут собираться к
годтайму.