— Хорошо. Раз уж вы заговорили о
проблемах, то какую бы из них вы назвали ключевой?
— Конечно, экология. Здоровая еда,
свежий воздух, чистая вода. В конце концов, мы то, что мы едим, чем
дышим и что пьем.
— Спасибо за откровенность. Обычно
представители вашей партии не склонны так открыто говорить о своих
приоритетных задачах. И я их понимаю. Ну а вы — вы не боитесь
отпугнуть некоторых избирателей подобными заявлениями? Вам же
известно, как вас называют?
— ? — Эдвард не хотел сам
произносить это слово.
— Дровами, — улыбнулся Август,
разгадав маневр и решив подыграть. — Многие городские жители
опасаются, что вы хотите вернуть нас в каменный век.
— Ах, вы об этом, — Эдвард
театрально закатил глаза. — Послушайте, хватит воспринимать
фермеров как каких-нибудь пещерных людей, — он на мгновение
обернулся к аудитории. — Мы ведь тоже пользуемся комбайнами для
сбора урожая, смотрим передачи по ТВ и звоним по телефону, чтобы
вызывать врача. Врача, Август, а не знахаря из землянки! Однако я
также вижу, как задыхаются промышленные районы и как с каждым годом
в родильных домах появляется все больше больных младенцев. Вот что
я вижу, Август. И если мы сейчас не займемся экологией, то… —
Эдвард состроил страдальческую мину. — Что касается дров. Не вижу в
них ничего плохого. Дрова — это тепло, идущее от раскаленного
камина в холодный зимний день. Дрова — это сытное блюдо, тонко
пахнущее дымком. Дрова — это яркое пламя костра, играющее искрами.
А пламя — это отражение Шэллы, которая сгорела во имя всех нас,
чтобы развеять тьму.
Послышались робкие одинокие хлопки,
через секунду они стали увереннее, громче и наконец ухнули
салютом.
Эдвард выдохнул, понимая, что
слишком увлекся, поддаваясь жару риторике. Последняя фраза
выглядела чересчур религиозной. Но публике, судя по не гаснущим
овациям, вроде бы понравилось.
— Я слышал, что у вашей партии
несколько дней назад возникли непредвиденные финансовые сложности.
После определенных трагических событий, — сказал Август в стихающем
шуме. — Это правда?
Этого вопроса Эдвард не ожидал.
Весть о дыре, появившейся в партийном бюджете после скоропостижной
смерти ее главного спонсора, разлетелась быстрее, чем он
предполагал. Хотелось банально соврать Августу, но, глядя на его
хищный оскал и чрезмерно внимательный взгляд, Эдвард решил, что
стоит придерживаться прежней линии обороны. То есть не врать.
Совсем. Ни единого лживого слова.