В городе несколько храмов, два рынка — и самое главное, что все
постройки выполнены из камня. Причем я не увидел здесь маленьких
неказистых домов — все они просторны и высоки, что говорит о
небывалом достатке его жителей. О том же свидетельствует и
популярность шелковых одеяний у горожан — в Европе не каждый лорд
может позволить себе шелк! Навскидку, по многолюдности горожан и
плотности городской застройки, я оценил бы численность проживающих
в Магасе тысяч в пятнадцать человек, никак не меньше.
Наше посольство поселили в замке знати, хотя в городе достаточно
постоялых дворов. Вначале я этому обрадовался, мне казалось, что
таким образом Дургулель подчеркивает значимость нашего присутствия
и выражает уважение. Тем более что все дары, отнюдь не
малочисленные, радушно улыбающиеся аланы забрали в первый же день
нашего пребывания в столице. Но, увы, прежде чем аланский музтазхир
принял меня, прошло две недели тягучего, томительного ожидания.
Зато я как сейчас помню нашу первую встречу...
Два высоких, плечистых воина, закованных в дорогие, украшенные
позолотой чешуйчатые доспехи, с коротким поклоном открыли передо
мной двери тронного зала. Мельком скользнув взглядом по ножнам
ясских гвардейцев, я отметил, что вооружены они прямыми,
обоюдоострыми мечами, и сделал первый шаг.
Зал, в котором пируют приближенные царя Дургулеля, меня не
слишком впечатлил — звериные шкуры на стенах, в основном мех
снежных барсов, но встречается и рысий, и тигриный, и даже, как мне
кажется, львиный. Также много оружия — я отметил давно ставшие мне
привычными мечи норманнского типа, арабские сабли и хазарские
«протопалаши» — видимо, трофеи. Несколько рядов широких и длинных
столов, оставивших не слишком просторный проход между собой и
развернутых перпендикулярно к царскому, стоящему на возвышении.
Вот, собственно, и все, что я успел разглядеть прежде, чем
встретился взглядом с музтазхиром.
О, Дургулель действительно имеет величественный вид! Голова его
и борода уже осеребрились сединой, но усы остаются черными как
смоль — видно, что уже не юноша, а переступивший порог зрелости
муж. Но какова идеально ровная осанка! А разворот плеч! Куда уж там
Радею или тем более мне! На мгновение показалось, что на царском
троне восседает десятник Добрыня, спасший меня прошлым летом и
павший в бою, — но только на мгновение. Ибо если взгляд
беловежского ратника был по большей части добрым и теплым, то
внимательный и оценивающий взгляд музтазхира чересчур тяжел — такое
ощущение, что он смотрит на тебя поверх нацеленной стрелы. Или,
скажем, будто ты находишься на суде, а он, зная все твои
прегрешения, уже вынес приговор и готов его озвучить.