Наши глаза скрестились не более чем на две-три секунды — но они
показались мне очень долгими, просто очень! Наконец Дургулель
небрежно кивнул, и следующий сзади переводчик — единственная моя
свита — слегка подтолкнул меня в спину, как бы призывая начать
говорить.
— О величественный и могучий царь Дургулель! Воины твоей страны
доблестны, а женщины целомудренны и прекрасны! Благословенна Богом
твоя плодородная земля и неисчислимы конские табуны! Позволь же
засвидетельствовать тебе почтение моего князя, Ростислава
Тмутараканского!
Переводчик бодро затараторил на аланском, повторяя голосом мои
интонации. Из его речи я сумел расслышать и понять лишь «Ростислава
Тамтаракайского».
Дургулель склонил голову и что-то произнес — ясский толмач
обратился ко мне:
— Музтазхир не может принять почтение своего врага.
Услышанное не сразу до меня дошло — а когда дошло, я замер.
Неужели все зря и аланы пойдут войной на Ростислава?!
Между тем Дургулель свирепо усмехнулся и начал говорить громко,
жестко, исполненным силы и металла голосом. И пока музтазхир вел
свою речь, в зале не просто повисла гробовая тишина —
присутствующие явно боялись пошевелиться... Лишь переводчик тихо
повторял за царем:
— Князь Ростислав предал своих данников и наших союзников
касогов, пошел на них войной. Убил пщы Тагира, напал на его земли и
ограбил их, сжег флот...
— Но это пщы Тагир восстал и двинул войско на Тмутаракань! А
после его смерти касожский флот напал на наше побережье, жег и
грабил поселки, угонял людей наших в рабство!
Моя короткая, исполненная негодования протестующая речь все
ожидаемо усложнила — если до того в зале было просто тихо, то
теперь тишина стала гнетущей, давящей. Она будто наполнилась ужасом
ясов, ошеломленных тем, что кто-то осмелился перебить царя!
Дургулель прервал свою речь и бросил что-то короткое, жесткое.
Толмач охрипшим от страха голосом произнес:
— Уходите! Музтазхир более не желает вас видеть!
Мгновение я смотрю в глаза царю — но более его тяжелый взгляд
меня не пугает, очевидная несправедливость суждения Дургулеля
значительно перевесила страх. Помня о том, что гостеприимство у
ясов священно, а фигура посла неприкосновенна, я все же счел
возможным обратиться к переводчику, смотря при том в глаза
музтахира:
— Переведи ему! Переведи!!! Скажи, что стены Тмутаракани высоки
и прочны, а воины наши мужественны. Скажи, что он потеряет многих
своих славных богатырей, прежде чем возьмет город! Скажи, что он
потеряет их из-за коварства ромеев, которые никогда не шли на
помощь Алании, но лишь требовали ее! И что он лишится союзника, кто
честно поддержал бы и всегда был готов оказать помощь!