«Но может испугался, что огонь
привлечет внимание других водителей и этот пожар свяжут с ним? –
продолжал размышлять Штыков. – А так стоит мужик у дороги, может
нужду справляет… Мою же машину по темноте и не разглядеть в кустах
особенно если он фару разбил».
То, что машину не подожгли, радовало,
так как помимо явного видеорегистратора прикреплённого лобовому
стеклу, имелось еще два скрытых против автоподставщиков и если
явный регистратор убийца наверняка прихватил с собой, то вот
скрытые все зафиксировали.
Юрий злорадно ухмыльнулся, дескать
сядет этот урод, никуда не денется. Ну а если отмажется от закона
забашляв прокурорским и судье, то… придется взять правосудие в свои
руки.
Штыков в этом плане никогда не
понимал потерпевших и не только от ДТП, что могли только плакаться,
когда явные ублюдки уходили от законного возмездия, а потом как ни
в чем ни бывало продолжали жить и веселиться. Ушел какой-то гад от
причитающегося ему наказания? Накажите сами. Выждите год, два, три
и накажите.
Ну а не можете…
С его точки зрения такие люди не
заслуживали ничего кроме презрения ибо рабы, причем добровольные.
Свободный человек должен мстить. В этом смысле Юрий был полностью
солидарен с Говорухиным выразившим эту мысль в своем фильме
«Ворошиловский стрелок».
Тем временем пострадавший
переключился с изучения внутреннего состояния и анализа действий
его несостоявшегося убийцы на исследование внешнего мира в котором
было что-то явно не правильно. Но вот мозг начал словно неохотно
вычленять эти элементы.
Для начала запахи. Дымили костры, на
них что-то варили и жарили. Мясо пахло вкусно. Ну и звуки. Пчелиным
роем гудели многочисленные голоса, кто-то смеялся. Совсем близко,
раздался чей-то фырк, точнее лошадиный.
«Откуда тут лошади? – удивился Юрий и
открыл глаза. – Разве что деревенские меня нашли…»
Рядом скрипнул снег.
Юрий чуть повернул голову, чтобы
посмотреть на своих спасителей не давших ему окоченеть в
придорожном сугробе и сильно об этом пожалел, голова буквально
взорвалась острой болью, в глазах помутилось и его стошнило.
– Тьфу ты… тьфу… – отплевывался он от
поганого привкуса желчи.
Отплевавшись, он вновь рухнул на
спину, как лежал до того и только сейчас осознал, что лежит в санях
на медвежьей шкуре если судить по цвету шерсти и укрытый овчиной.
Лишь на краю сознания удивился этому обстоятельству и только (не
саням удивился раз деревенские подобрали, а именно шкурам, точнее
медвежьей, ведь стоит такая шкурка не дешево, чтобы ее в санях в
качестве коврика использовать), потому как общее состояние
организма не способствовало проявлению каких-то излишне бурных
эмоций.