Болезненность постепенно спадала, но казалось, что этому кошмару конца не будет. В какой-то момент Адам вдруг сообразил, что единственный путь прекратить пытку – притвориться, что боли не чувствуешь. Как опоссум, прикидывающийся дохляком. Бу-Ба собрал всё своё мужество и сел… И правда: вскоре уколы прекратились, и мученик, наконец, смог тяжело забыться, лишь изредка вздрагивая и лопоча что-то бессвязное…
Ясная ГаллоЕдемская ночь принесла чиповеку покой и глубокую анестезию. Такую глубокую, что он даже не проснулся, когда неподалеку, в густом папоротнике, тревожно взвизгнула черепаха…
Колпак сняли, и Адам обрёл свободу ног. Бу-Ба с любопытством разглядывал диковинных птиц и зверей, на всякий случай обходя их подальше. Аплодиторы всегда присутствовали в пределах видимости. «Пасут, сволочи!», – серчал Бу-Ба.
И ещё были пришельцы, коих Адам сначала шарахался, но вскоре опасаться перестал. Являлись группами и по одному. Иногда переговаривались, показывали пальцами и обидно смеялись. Адам понял, что он стал болезненно чувствителен к словам. Чаще всего от пришельцев слышалось непонятное слово, которое он сразу же невзлюбил – «придурок». Сказал же Начальник, что имя моё – Агдам? Так зачем новые придумывать?
Однако ничего, кроме этого, дурного от посетителей не было. Иные вообще молча постоят, поглазеют… Потом фьюить! – и нету. Такие дела…
Все в ГаллоЕдеме для новонарёченного Адама было обескураживающим.
Во-первых, формальная утрата его былого, наводившего страх на врагов имени – Бу-Ба. Смена такого имени на Агдам могло сравниться разве что с репутацией несемяспособного.
Во-вторых, ошарашивающим было то, что в этом охотничьем угодье никто не намеревался его съесть или смять для Потехирада. (Это был такой злой Дух, который требовал мятых жертв.) Даже кабан, на которого Бу-Ба по задумчивости наступил, лишь снисходительно хрюкнул. «Куда это я попал?» – тосковал троглодит, мозгами чуя, что всё это – всерьёз и надолго.
Трын-трава по вкусу напоминала гу-ру: не погано, но и удовольствие слабое. Признаться, она мгновенно прибавляла сил. Но это не радовало, поскольку девать их было некуда.
Использовать новые мозги Бу-Ба остерегался. Оне норовили так закрутить простую даже мысль, что из неё потом было не выпутаться, и это навевало неведомое ранее чувство пессимизма. Мысли эти отказались поддерживать и затухающие попытки спинного мозга стимулировать побег. Последним мятежным испытанием для мятущегося Адама стала невинная овца. Оглядевшись, нет ли пернатых, Бу-Ба вцепился зубами ей в ляжку и в отпаде ощутил тошнотворное отсутствие вкуса. «Липовая!» – мелькнуло в десятипроцентном. Со страшной догадкой он от души укусил себя за локоть. И почти не ощутил боли. «Я тоже липовый! – похолодел он. – Повязали суки… и… и… – тут он в первый раз не по-троглодитски всплакнул, жалея себя нещадно.