Оставив больничные покои, Дымский уехал к тётке, а Таранов ещё долго ходил по питерским улицам. Размышления бросали его из стороны в сторону, но ответа на свои внутренние вопросы он не находил. Задумывался, и в ту же минуту отвлекался на замечательные архитектурные сооружения города на Неве. Возвращался к дилемме «служить – не служить», и проходил десятки раз туда-обратно через Фонтанку. Упивался красотой каждого из коней Клодта, подолгу стоял на львином мостике, и смотрел на сказочные оскалы позолоченных царей зверей.
Противоречия взрослой жизни на каждом шагу сталкивали его с очевидным враньем солидных и ответственных людей. Он явственно начинал понимать, что те, кто называли себя членами партии КПСС и занимали серьезные посты, очень часто не соответствовали должностям. Но эти люди руководили, командовали, управляли. Их слушали, им подчинялись. На возражения молодого курсанта командиры и политработники находили замечательные веские доводы, а юноша не мог возразить.
Его резкие выпады «не хочу!» или «не буду!», без аргументов в защиту своей позиции – скорее проявления банального протеста и обостренного чувства справедливости толкали его под бульдозер армейской действительности из правды и лжи, которым всегда управляют старшие по званию. Отличать демагогию от убедительного дискурса он научился не сразу, а уверенность в своих силах приобрел лишь тогда, когда покинул курсантские ряды. Но это произошло ох, как не скоро…
Грустное зрелище психиатрического отделения больницы, куда поместили сослуживца, лишний раз напомнило Таранову, что система создает все возможное для управления недовольными, бесшабашными, бестолковыми и… сильными. Тогда-то и мелькнула чья-то реплика о том, что легче всего управлять беззащитными и слабыми, для которых подчинение – способ выжить. А от умных лучше всего избавляться тихо, без суеты, и на законных основаниях. Время показало, что так оно и есть.
Муха, кстати, после увольнения из училища по болезни и выписки из психиатрической больницы, долгие годы работал в белорусском колхозе, со временем стал его председателем. «Ботаник», что собирал ромашки под койками, поступил в Ленинградский государственный университет, учился на философском факультете, пару раз приезжал общаться с товарищами по службе, а позже эмигрировал в Америку, повторяя, что «Дурка» – это место отклонения от призыва в армию.