В итоге биограф Гроува Тедлоу пришел к выводу, что было две причины. Первая состояла в том, что «Гроув ненавидел, когда им манипулировали. Люди, с которыми он работал в непосредственном контакте, восхищались твердостью его воли и целеустремленностью. Одно лишь обаяние не поможет вам быть с ним заодно. Во-вторых, и, возможно, это более важно, Гроув и Нойс имели больше общего, чем хотел бы сам Гроув. Они оба стремились к позиции лидера. Они оба наслаждались особой харизмой особенных людей. Они оба рисовались. Они оба любили быть в центре внимания. Они оба были исполнителями. Нойс любил играть роль, и ему нравилось пасторальное пение, группы которого он организовывал. У Гроува был глубокий, звучный голос, он верил в «стратегию разглагольствования», и у него была своя тщательно подобранная аудитория. Гроув любил оперу с детства и хорошо в ней разбирался».[35]
К этому можно добавить тот факт, что оба (Нойс и Гроув) обладали еще одной общей чертой – жесткостью. Гроув был известен благодаря ударам по столу и крикам, но каждый, кому доводилось видеть ярость Нойса, вспоминал об этом, как о еще более пугающем событии. Энди мог вспыхнуть, а затем простить. Но когда вы переходили дорогу Нойсу, его вежливый нрав улетучивался и темные глаза превращались в черные – что заставляло несчастного отвечающего почувствовать себя прикованным к стулу. Это был опустошающий опыт, а последствия часто нельзя было исправить.
В конечном счете Тедлоу решил, что главной общей чертой Гроува и Нойса было то, что оба они хотели «первую роль». Так что Гроуву приходилось видеть примадонну в Бобе Нойсе, несмотря на то что ему с трудом удавалось держать ту же самую склонность в себе под контролем. В отличие от бесконечно более сконцентрированного на саморазвитии Гордона Мура, эти двое настойчиво требовали внимания. «Возможно, в этих отношениях присутствовала доля зависти», – заключил Тедлоу, хотя забыл упомянуть о том, что, в основном, она проявлялась в одну сторону. «Гроув хотел быть звездой шоу, но ею был Нойс. А две звезды не могут обе рассчитывать на ведущее положение».[36]
Эта конкуренция и зависть, часто представленная в виде беспощадной прямоты, никогда действительно не покидала Гроува – как если бы наследие Нойса после смерти изнуряло его так же, как лидерство Нойса при жизни. Он все еще делал эти честные (и невежливые) замечания в отношении Нойса даже спустя 20 лет после его смерти.