А что если… мой Злыдень – и есть ее сестра?
Я быстро сфотографировал страницы с данными девицы и спросил у Михалыч?
— Где сейчас эта?
Он мельком взглянул на данные:
— Отпустили. Не губить же девке жизнь. Молодая совсем.
А то, что она сама могла кому-то все загубить, никого не волнует.
Я быстро пролистал остальные допросы. Еще пара упоминаний того, что некий Алекс собирался развлечься с «девчонкой не из их тусовки».
Изнасиловать. Он просто собирался ее изнасиловать.
— А где сейчас он?
Михалыч вмиг помрачнел:
— Папаша действительно депутат оказался. Связи наверху. Меня вежливо попросили «простить мальчику глупый розыгрыш».
Я едва не перевернул стол:
— И вы простили?
— Я отпустил. Но не простил.
Я посмотрел на фото нагло улыбающейся твари. Не долго тебе радоваться осталось.
— Что есть по его семье?
— Даже не вздумай. – Михалыч попытался забрать у меня папку, но я быстро перехватил ее. – Не позволю карьеру портить. Оставь это мне.
— Отличным продвижением для моей карьеры станет… раскрытие преступной деятельности чиновника. А вас наградят.
— Дим. Его кто-то прикрывает. И я пока не выяснил кто. Там действовать тонко нужно. Я у них теперь на карандаше. И все, кто в ту ночь со мной был.
Я пролистнул еще несколько страниц, уже прекрасно зная, что буду делать дальше.
— Василий Михайлович, вы же сами научили меня тому, чем я занимаюсь. Я имею ввиду устные распоряжения…
Он резко прервал меня:
— Я прекрасно знаю, что ты имеешь ввиду!
— Ну так почему я узнаю обо всем этом только сейчас?
— Потому что ты тоже чей-то сын! – Он хлопнул рукой по столу. – Нина с Геной не простят мне, если с тобой что-то случится. Я сам себе не прощу.
Даже смешно стало:
— Вы из какого фильма это выдрали? – Он бросил на меня недовольный взгляд, а я усмехнулся. – А теперь серьезно. Вы знаете, что я это могу. У вас есть нужные связи. А я раздобуду то, что вы покажете этим связям. Ваша задача сделать все, чтобы я получил... приказ.
Собственно, это и было тем, чем я обычно занимался. Задания и спецоперации, о которых даже не существует записей. Вернее, они есть, но ограничены лишь парой строк.
Я копаюсь в этой грязи уже столько, что иногда грань между добром и злом не то, что стирается, – она искажается. Для меня это все стало такой обыденностью, что я почти даже не переживаю. Внутри все давно превратилось в черно-серый пепел. Лишь иногда оживают остатки сгоревших органов, и я начинаю испытывать физическую боль от всего совершенного.