на стр. 233, 14-ю строку снизу… это парафраз юных Бориных стихов, страстно в юности любимых: «Серебрятся малины кусты / Запрокинувшиеся изнанкой…» – и вот это было истинным его призванием, силой и роскошной прелестью.
(С.П. Бобров – Ж.Л. Пастернак, январь 1967 г. // Пастернаковский сборник. Вып. 2. С. 211–212)
* * *
…В Сокольниках однажды среди древних сосен он остановил меня и сказал:
– Смотрите, Сережа: кит заплыл на закат и отяжелел на мели сосен…
Это было сказано про огромное тяжелое облако.
– Кит дышит, умирая на верхушках сосен.
И через минуту, куда-то вглядевшись:
– Нет, это не то!..
Образ за образом потекли из его души. Все в разрыве, все кусками, дробью, взлетами. И в другой раз, с мукой и тоской, воскликнул он, оскалив белые зубы, как у негра:
– Мир – это музыка, к которой надо найти слова. Надо найти слова!
Я остановился от удивления. Музыкант должен был сказать как раз наоборот: мир – это слова, к которым надо написать музыку, но поэт должен был бы сказать именно так, как сказал Боря. А считалось, что он музыкант. Я эти слова запомнил навсегда. И «кит» в Сокольниках стал мне ясен: это была попытка найти слова – свои слова! – к тихому плаванью облаков, к музыке предвечерних сосен, металлически чисто и грустно шумящих, перешумливающихся друг с другом на закате.
(Дурылин С.Н. В своем углу. С. 306–307)
* * *
…Не знаю, каким именно образом случай свел меня с писателем С.П. Бобровым, через него с поэтом Борисом Пастернаком. Пастернак покорил меня всем: и внешностью, и стихами, и музыкой. Через Боброва я познакомился и с Валерием Брюсовым, Федором Сологубом и другими тогдашними крупными литераторами. Раза два бывал в «Обществе свободной эстетики», где все было любопытно и непохоже на обычное. Однако все эти впечатления первого знакомства заслонило вскоре иное. Это была встреча с Владимиром Маяковским.
(Асеев Н.Н. Путь в поэзию // Асеев Н.Н. Стихотворения и поэмы. Л., 1967. С. 55)
* * *
Я снимал комнату с окном на Кремль. Из-за реки мог во всякое время явиться Николай Асеев. Он пришел бы от сестер С.[86], семьи, глубоко и разнообразно одаренной. Я узнал бы в вошедшем: воображенье, яркое в беспорядочности, способность претворять неосновательность в музыку, чувствительность и лукавство подлинной артистической натуры. Я его любил. Он увлекался Хлебниковым. Не пойму, что он находил во мне. От искусства, как и от жизни, мы добивались разного.