…Бричка стояла в распахнутом настежь дворе. Светлыми янтарными
ранами зияли пронизанные осколками створки ворот. Билась в
постромках раненая лошадь, пыталась встать, выгибала шею, умоляюще
косила глазом. Совершенно пурпурный глаз. Странным носовым платком
валялась у лошадиной шеи ситцевая наволочка, пропитывалась
кармином. Андрон расстегнул тугой клапан кобуры, достал револьвер.
«Щечки» нового «нагана» неприятно кололи ладонь. Лебедев сделал два
шага к несчастному животному. Видимо, нужно в ухо стрелять.
Кажется, читал где-то. За воротами валялись вещи. Дорожная корзина,
еще одна… Лежал кто-то… светлая праздничная ткань на спине в
ярко-алых брызгах. Андрон попятился…
Он шел по улице, сжимая в одной руке револьвер, в другой
фуражку. В лицо вновь несло гарь, в уши, словно через вату,
пробивался винтовочный треск, торопливые хлопки танковых пушек.
Оглушило, наверное…
Нет, слышал. Рядом возник боец с винтовкой наперевес:
— …отбили, товарищ политрук. Отошел немец. Скажите, чтоб… и
патронов… они… полезут… Патронов…
— Да-да. — Лебедев развернулся, стремительно зашагал
обратно.
К штабу, нужно обязательно к штабу. Там тыл, там тише.
Огороды… Картофельная ботва, растертая гусеницами. Горел танк —
башня развернута к дому — 45-миллиметровая пушка смотрит в стену,
словно из несчастного домишки и прыгнула смерть к машине. Дальше
дымил еще один «Т-26». Третий танк прятался за полуразрушенным
сараем — часто бил из пушки. Лежали под стеной люди. Трупы…
…Пятился, оглушительно рыча, огромный «КВ-2», волок на тросе
легкого младшего товарища. Что-то взвизгнуло, ударив по башне
«Ворошилова» — мелькнули бледные искры. Тяжелый танк даже не
дрогнул — ответил длинной пулеметной очередью…
…Налет вроде бы кончился, но встать Андрон не мог. Просто не
мог. Сжимая голову руками, сидел в пыльной тени. От сотрясений
бомбовых разрывов поленница рассыпалась: в дверном проеме сарая
кружило облако золотистой пыли. Ангельский смерч. Такого никогда не
нарисовать. Андрон крепче сжал голову — кольцо в рукояти «нагана»
больно давило в щеку. Вот так с ума и сходят. Нет, это не то
возвышенное и благородное безумие вдохновения. Мерзость кровавая,
бессмысленная…
Ведь это ошибка, правда?! Не может ранимый, тонко и болезненно
чувствующий мир талантливый человек гибнуть так бессмысленно. Не
должен. Ошибка это. Чудовищная ошибка.