Выяснилось, что самые продвинутые дворяне таскают с собой целую
коллекцию свитков. Однако для подтверждения древности рода и
собственной личности достаточно было двух документов. Одного – о
даровании титула/земель предку, и одного чем-то напоминающего
паспорт, с описанием внешности и подтверждением высокого
происхождения. Этим я в первую очередь и собрался заняться.
Придумав себе генеалогическое древо, я написал на латыни два
текста. Первый о том, что князь Юрий Михайлович Тарусский отдает
своему сыну в удел волость по реке Протве, а второй – подтверждение
моей нынешней личности, выбрав 1640 год в качестве года рождения.
Поскольку в собственных знаниях латинского языка я был уверен
далеко не на 100%, в черновиках я изменил имена и названия мест на
английские, после чего разделил тексты на несколько частей и
показал разным специалистам, соврав, что дескать, молодые хозяйки
хотят свои учебные задания проверить.
Это, конечно, была паранойя, но, как говориться, лучше
перебдеть. Не стоит оставлять на Ямайке никаких следов. А Тартария
– слишком яркая метка, по которой меня обязательно вспомнят. Так
что я решил перестраховаться. И могу собой гордиться – в моих
текстах нашлось только две ошибки, и то не слишком существенных. Не
зря я тренировался, таская у хозяйских дочек книги на латыни. Между
прочим, там было даже «Искусство любви» Овидия. Весьма фривольное
произведение для скромных девиц.
Впрочем, судя по виду книг, их вообще вряд ли хоть раз открывали
с тех самых пор, как купили. Похоже, это просто дань статусу. Книги
стоят не слишком дешево, тем более в колониях, так что
вполне могут использоваться в качестве детали интерьера. Джимми и
Матильда Атчесоны – всего лишь родители, желающие дать своим
дочерям положение и образование лучше, чем имели сами. Ну а если
кое-кто не желает учиться… их проблемы.
Глава 2
Подделать свидетельство о личности оказалось не так уж сложно.
Прежде всего потому, что никто не знает, как должны выглядеть
документы Тартарии. Единственная сложность была в том, чтобы найти
на Ямайке качественную бумагу и стащить лист. Дальше уже было дело
техники. Писать пером я научился буквально на второй день своего
пребывания в гостинице, причем довольно быстро – видимо,
сказывалась мышечная память полученного мною тела. Пришлось немного
изменить почерк, но нужного результата я достиг. Документ ничем не
отличался от тех, что я видел у дворян. Поскольку мне не хотелось
сильно отходить от собственного имени Сергей Оболин, то и
именовался я теперь тартарский князь Сергей Оболенский. Даже
любопытно – сколько лет расстрела без права переписки мне
полагается за такую наглость?