– Они должны будут мне поверить! – воскликнул он. – Я заставлю их поверить мне! Я солгал! Я солгал для того, чтобы спасти Санди Мак-Триггера, и я объясню им, почему я это сделал! Если доктор Кардиган не повторил ошибки, то я хочу, чтобы все они опять пришли сюда и сделали мне новый допрос. Возьметесь ли вы, отец, устроить это?
– Я бы не стал, Джимми, действовать так поспешно, – спокойно ответил патер Лайон. – На вашем месте я бы подождал… Я бы еще подумал… Подумал… То есть я что-нибудь придумал бы… Что-нибудь такое, что могло бы показаться вероятным…
– Вы имеете в виду, чтобы я придумал такую историю, которая могла бы выгородить меня? Такая история уже есть. Она у меня наготове. Зовите же их всех!
Патер глубоко вздохнул и нерешительно поднялся с места.
– Сын мой, – сказал он с грустной ноткой в голосе, – тебе предстоит тяжелая борьба. Если ты победишь в ней, то я буду счастлив. Если же ты проиграешь ее, то я знаю, что ты умрешь за другого как храбрец. Может быть, ты и прав. Пожалуй, лучше пригласить Кедсти сейчас, прежде чем ты имел бы время подумать. Я иду. Я скажу ему, что ты готов его видеть.
Патер Лайон направился к двери, отворил ее и вышел.
Прошло четверть часа. Затем Кент услышал шум приближавшихся к нему шагов. Значит, миссия патера удалась: Кедсти шел к нему не один. Вероятно, с ним возвращался назад и патер. Возможно, что шел и Кардиган.
Но то, что произошло в следующие затем несколько секунд, было для Кента полной неожиданностью. Первым вошел патер. За ним – инспектор Кедсти. В его лице ничто не говорило о бывшей когда-то близости отношений. Только легкий кивок головы, который даже нельзя было назвать приветствием, был ответом на радостный поклон Кента. За спиной Кедсти стоял следователь Мак-Дугал, а еще за ним – двое полицейских с саблями наголо, явно находившихся при исполнении своих обязанностей. Бледный, встревоженный Кардиган и стенографистка замыкали шествие.
И не успели они войти в комнату, как приговор был прочитан и Кент оказался под стражей.
Он не ожидал этого. Он думал, что поговорит с Кедсти, как человек с человеком. А теперь перед ним был только закон. Глаза его скользнули с бесстрастного лица Кедсти на двух часовых.
И, только что полный восторженной надежды, Кент вдруг почувствовал, как стало тяжелеть у него на сердце и как ему вдруг захотелось сейчас же, немедленно, вступить в борьбу, чтобы отвоевать себе обратно потерянные свободу и жизнь.