этических начал, положенных в основу учения и деятельности партии.
– Организация давит волю личности, это путы, связывающие все наши высшие способности…
– В каких же формах ты представляешь себе общежитие людей? Возьми хоть Россию!
– Русский народ меньше других нуждается в государственности. Он по природе своей анархист. Ни в правительстве, ни в какой бюрократии он не нуждается. Жизнь небольшими общинами – его вполне удовлетворяет.
– Ну, а как же поступать в вопросах, всем этим общинам одинаково необходимых: обороны от нападений врагов, сообщений по воде и по земле и множество других; каждая община может решать по-разному…
– А кто им мешает сговариваться, соглашаться, приглашать ученых для обсуждения вопросов? Общины соединяются в своих решениях в более крупные единицы, те идут дальше; приходят, наконец, к общему соглашению добровольно, без всякого принуждения.
– Это в будущем, вероятно, – а что же делать теперь?
Я пристально глядела в глаза Петра Алексеевича.
Он точно не ожидал такого оборота и как будто растерялся.
– Что ж, народ уже шевелится… стачки все чаще, даже крестьянские беспорядки, не надо только стеснять партийными, организациями. Зачем руководство, народ сам знает, что ему надо.
– Выходит, как будто интеллигенции там нет места?
– И интеллигенция должна быть там, – но каждый действует сам по себе и за себя отвечает.
Я плохо понимала. С одной стороны, безусловная вера в природу человека, в его способность черпать из себя непосредственно все лучшие импульсы разума и совести и поступать всегда справедливо при полном отсутствии ограничения его воли, с другой – как будто панический страх перед организацией тех же людей в ту или иную группу, принявшую на себя обязательства подчиниться заранее определенным требованиям. Если предположить, что соблазн властью, или другим каким преимуществом, носит в себе неотразимую силу по отношению к природе даже идейного человека, то трудновато рассчитывать на массовое совершенство людей.
И было грустно встретить такое противоречие в столь цельной душе.
Но в дальнейшей беседе нашей я нашла некоторое объяснение такому двойственному отношению к людской психике.
Началось с того, что я, видя, как ему трудно жевать пищу за обедом, как сильно он шепелявит при разговоре, спросила:
Конец ознакомительного фрагмента.