У Поломбы, открытой, наивной, не было и тени подхалимства. Она искренно любила свою королеву и столь же искренно фамильярничала с ней… Это выходило иногда грубовато, но никогда не было ни нахальным, ни навязчивым, ни противным.
В течение восьми лет Поломба не переставала восхищаться:
– Ах, Ваше Величество, какое у вас тело! Какое тело! Смотришь – не налюбуешься! Какая грудь! Ноги! А спина, – и весело-весело поблескивали живые, шельмовские глаза, и румяное лицо расплывалось в улыбке.
– Ты находишь? – снисходительно улыбалась в ответ, королева. – А по-моему, эта белая негритянка Мариула гораздо лучше сложена. Моя фигура тяжелей. У Мариулы больше гибкости, я хотела бы иметь ее длинные ноги, ее небольшую грудь. Такие женщины – стильные!..
– Тоже сравнение! – фыркала Поломба. – А что длинные ноги у этой Панджили, – у цапли еще длиннее.
– Ты ничего не понимаешь. У тебя дурной вкус. У нее ноги Дианы. Эти ноги сводят с ума мужчин, хотя она некрасива со своим вздернутым носом и вывороченными губами. Ты знаешь, кто была Диана?
– Знаю. Богиня, которая охотилась на оленей с борзыми собаками. Я на картинке видела…
– Вот как! Моя Поломба смыслит кое-что в мифологии…
Иногда королева противопоставляла себе вместо Мариулы Панджили – Зиту Рангья.
– Вот у кого точеная фигура. Живая статуэтка. А такой нежной, молочно-розоватой кожи я не встречала ни у одной женщины. Она вся изящна, вся!.. Я понимаю увлечение сына. И ко всему – аромат и какая-то звенящая упругость молодости… Зите всего двадцать четыре года… двадцать четыре года, – мечтательно, с легким вздохом повторяла королева.
А Поломба упрямо твердила:
– Им, Ваше Величество, далеко до вас! Переберите всех придворных дам, ни одна не может соперничать с вами.
– Я предпочла бы, моя Поломба, чтобы вместо тебя так говорили мужчины.
– И говорят! Говорят! Что вы думаете! – с жаром подхватила Поломба.
– Кто ж говорит?
– Все! Ну решительно все! Даже Тунда!
– Тунда?.. Тунда – большой художник. Его мнением нельзя не дорожить. Так что ж он говорит?
– Он говорит… Знаете, Ваше Величество, раз он писал в белом зале портрет короля Адриана. Король куда-то ушел после этого… ну… сеанса, а Тунда еще вырисовывал что-то, кажется, мундир… Ну и, как всегда, перед ним был коньяк.
– Милый Тунда, он «черпал вдохновение»… Дальше…