– Вы всегда сами готовите? – спрашивает она.
– Я живу один. Не буду готовить я, так и никто не будет.
– Терпеть не могу готовку. Хотя, наверное, стоило бы научиться.
– Зачем? Если она вам так не по душе, выходите за умеющего готовить человека.
Вдвоем они мысленно созерцают эту картину: молодая жена в аляповатом платье и безвкусных драгоценностях, нетерпеливо потягивая носом воздух, влетает в квартиру; на кухне в клубах пара муж, бесцветный мистер Праведник, помешивает что-то в кастрюльке. Обмен ролями: хлеб буржуазной комедии.
– Ну вот и все, – говорит он под конец, когда блюдо с едой пустеет. – И никакого десерта, разве что вам захочется съесть яблоко или немного йогурта. Простите – не знал, что у меня будет гостья.
– Все было очень мило, – говорит она, допивая вино и вставая. – Спасибо.
– Не уходите так сразу. – Он берет ее за руку и подводит к софе. – Я хочу кое-что показать вам. Вы любите танцы? Не танцевать – танцы.
Он вставляет кассету в видеомагнитофон.
– Это фильм, снятый человеком, которого звали Норман Макларен[11]. Довольно старый. Подвернулся мне в библиотеке. Интересно, что вы о нем скажете.
Сидя бок о бок, они смотрят фильм. Два танцора на голой сцене исполняют свои па. Снятые стробоскопически, их изображения, призраки их движений, веерами распускаются за ними, будто крылья на взмахе. Впервые увиденный четверть века назад, этот фильм по-прежнему захватывает его: миг настоящего и недолговечное прошлое этого мига, застигнутые в одном и том же пространстве.
Ему хочется, чтобы фильм захватил и девушку. Однако он чувствует, что этого не происходит.
Когда фильм кончается, она встает и проходится по комнате. Поднимает крышку пианино, ударяет по срединному до.
– Играете? – спрашивает она.
– Немного.
– Классику или джаз?
– Увы, не джаз.
– Сыграете мне что-нибудь?
– Не сейчас. Давно не упражнялся. В другой раз, когда мы познакомимся поближе.
Мелани заглядывает в кабинет.
– Можно посмотреть? – спрашивает она.
Он ставит новую запись: сонаты Скарлатти, музыка-кошка.
– Как у вас много Байрона, – говорит она, выходя. – Ваш любимый поэт?
– Я кое-что сочиняю о нем. О его итальянском периоде.
– Он ведь умер молодым?
– В тридцать шесть. Они все умирали молодыми. Или выдыхались. Или сходили с ума, и их сажали под замок. Но Байрон умер не в Италии. В Греции. В Италию он уехал, спасаясь от скандала, а потом обосновался в ней. Осел. У него там приключилась последняя в его жизни большая любовь. В то время у англичан было принято ездить в Италию. Они считали, что итальянцы все еще сохраняют естественность. В меньшей степени скованные условностями, более страстные.