Возвращая диагност, она постаралась до минимума сократить время, чуть ли до десяти минут ужав разрыв между своим уходом и возвращением обратно. И, беспрепятственно завершив операцию, наивно обрадовалась своей удачливости. Но, если там, действительно были камеры…
«Глупая, кого я хотела обмануть? Наверное, он давно уже искал способы… и тут я… прямо-таки на блюдечке… хотя, если он хотел попасть в тот период, то почему сам не вступил в программу? – дойдя до этой мысли, поразилась она, – он же по всем своим показателям на голову выше всех нас?! Да, чего там, на голову! Его бы точно взяли! Странно», – всерьез задумалась Этьена.
Время шло. День за прозрачной стеной пошел на убыль.
Нежно-лазурный цвет неба загустел. Облака, подкрашенные заходящим солнцем сверху и снизу, приобрели объем и зрительно потяжелели. И без того далекая земля ещё более отдалилась.
Верхушка каждой из окружающих её башен вспыхнула, а от их оснований по земле протянулись длинные хвосты тени.
«Что же его там так заинтересовало? – машинально глядя в окно, продолжала соображать Этьена, – и почему для него так важно сохранить свой интерес в тайне»?
Земля исчезла. Темнота поглотила основания башен, отчего казалось, что их сверкающие верхушки бестелесно повисли в воздухе.
«Карлос начал искать меня после того, как получил возможность меня шантажировать, – возвращаясь к себе самой, подытожила Этьена, – поэтому он и перехватил меня вне Корпуса. Но как я могла так подставиться? – скривившись от непроходящего ощущения пустоты и заторможенности, она попыталась вспомнить, что предшествовало появлению атавары, но, – я ничего не помню…ни до, ни после… вообще ничего! Не паникуй! – чувствуя, что паникует, прикрикнула на себя Этьена, – ты и не могла ничего помнить! Карлос сказал, что я попала под коляску… Какую ещё коляску?»
Сосредоточившись на своих последних воспоминаниях, она попыталась восстановить предшествующие события, но в памяти всплыли только бараньи глаза горничной.
– Фанни, распорядитесь, чтобы накрыли завтрак в малой гостиной, – как наяву, услыхала она свой голос, – и попросите Мишеля предупредить моего супруга.
– Хорошо, мадам, – горничная положила приготовленное платье на стул и вышла.
Она устала. Безумно устала. Устала от глупого, двусмысленного положения, в которое они себя поставили, устала от необходимости соблюдать видимость благополучия, от его присутствия, от собственных мыслей, от которых невозможно было ни спрятаться, ни отмахнуться.