Ранним утром ко мне в комнату влетел Миша и забрался ко мне на кровать.
— Вставай, Женя! — позвал меня брат.
Я взглянула на часы, что стояли на тумбочке рядом с кроватью. Те показывали десять утра. «Два часа ждал и терпел, чтобы не ворваться ко мне в комнату», — отметила я, глядя на братца.
— Как коленки? — привстала и поцеловала в его светлые волосики на голове.
От него по-прежнему приятно пахло тем самым младенческим запахом и молоком.
— Хорошо! Почти не болят. Мама кашу манную сварила! Будешь? — а улыбка еще шире расползлась.
Налопался каши молочной, вот и пах теперь аппетитно. Как же немного нужно было для счастья этому маленькому человеку! Чтобы Женя была рядом, и мама с утра кашу сварила. И не абы какую, а именно манную.
— Буду! — отозвалась, вытаскивая из-под головы подушку. Пульнула ею в Мишку.
Он взвизгнул и принялся заливисто смеяться, ожидая продолжения. Но я знала, что мать сегодня тоже выходная и терпеть не могла, когда мы шумели. Потому встала с кровати, игнорируя Мишкины заигрывания, и прошлепала босыми ногами на кухню.
— Встала? — мать снова была без настроения.
Хотя, о чем это я? Не помню уже, как выглядела ее улыбка. Нашла горе великое, убиваться по предателю. Внутри, пока еще совсем тихо, но я начинала ее осуждать за то, что она так убивалась по этому человеку. Он, в отличие от нее, жил вполне счастливо и точно ни о чем не горевал, и о нас с Мишей не вспоминал, не говоря уже о ней. Но читать проповеди и морали не собиралась. Мне еще с Мишкой нужно было сегодня позаниматься. В этом году ему уже будет пять, а он и букв-то толком всех еще не знал, а интерес проявлял недюжий. Матери все равно некогда с ним было этим заниматься. А мне нравилось проводить время с братом и Лариской.
— Встала, — сухо отозвалась я.
— Ну и хорошо. Меня сегодня на работу вызвали, Таня приболела, нужно подменить.
Наверное, все же мать хмурилась по этому поводу. А не из–за отца. Я бы тоже была не прочь провести полноценный выходной дома, а не торчать на парах или работать.
— Буду сегодня поздно. Хозяйство снова на тебе. За Мишкой лучше следи. Ничего внятного не ответил, где так колени содрал, — недовольно говорила мать.
Мне было жалко ее. Чисто по-женски и по-человечески. Но иной раз мне казалось, что когда я выросла, то перестала считаться ребенком в ее глазах. А ведь иной раз мне так же, как и Мише требовалась поддержка и участие. А я была предоставлена сама себе, так и еще и Мишку тянула. Не в финансовом плане, но… чувствовала себя заброшенной. Вот уже лет как пять. С этого же времени и пошел отсчет моей новой взрослой жизни, где я сама принимала решения и советовалась тоже сама с собой.