Я набросила куртку и, даже не причесавшись, спустилась за Мэри в столовую. Я знала, что выгляжу жутко, и мне не хотелось ни о чем говорить, но Мэри, казалось, ничего не замечала. Она непрерывно болтала о своих планах на каникулы, которые включали серьезную диету, должную чудесным образом превратить ее в супермодель и заставить дурака-аспиранта жалеть о том дне, когда он отказался поцеловать ее своим противным пирсингованным языком.
– Следующий год будет отличным, – сказала Мэри с нехарактерным для нее оптимизмом. – Знаешь, я подумываю сразу по возвращении в Лондон сделать себе пирсинг на пупке.
– Брайана в следующем году не будет, – тихо сказала я. За последние полчаса это были мои первые слова.
– Да, конечно, – сухо сказала она. – Жаль, что ему пришлось вернуться домой, но жизнь продолжается, Лиза. Может, на следующий год ты не будешь так пренебрегать старыми друзьями.
– Прости, пожалуйста, если тебе так показалось, – удивилась я.
– Да ничего, – тихо сказала она. Может, она сочла, что была чересчур резка. Она обняла меня за плечи и легонько прижала к себе. – Я знаю, что такое любовь.
Я кивнула и подумала, что она, кажется, слегка переоценивает свои чувства к аспиранту Ральфу, – но все равно испытала к ней благодарность за сочувствие.
Я провела летние каникулы, работая на той же фабрике по шлифовке линз, что и в прошлом году. Помимо смены сезонных рабочих – таких же несчастных студентов, как и я, которые никуда не смогли уехать на лето, – персонал фабрики «Линзы Гревилля» не изменился. Фактически на фабрике ничего не изменилось. Буфетчица Айрин даже вспомнила, какой именно кофе я любила пить.
– Ну, как прошел год в университете, неплохо? – спросила она. – Не похоже, чтоб ты перетрудилась.
Она говорила это каждый раз, когда меня видела. Два раза в день. И так ежедневно. Знала бы ты, грустно думала я, слоняясь по офису, – как много нового я узнала с тех пор, как в последний раз бегала с планшетом по этой вонючей, грохочущей фабрике. Теперь я совершенно другой человек. Теперь мне вовсе не доставляет удовольствия гробить жизнь, выписывая цифры на фабрике, где окна замазаны белым, чтобы запертые внутри люди не видели окружающего мира и не задумывались о том, как их сюда занесло. На самом деле мне и раньше тут не больно нравилось, но теперь стало значительно хуже.