- телекинезом
разрываю собеседника надвое.
Вопль. Шезму лежал и корёжился от фантомной боли, безустанно
разрывая горло в истеричном крике и просматривая моменты моего
избиения другими детдомовцами.
— Но к тебе это, увы, не относится, - создаю в
руках двуручный меч и заношу над мужчиной, - Я покажу тебе,
что испытывают жертвы твоей, неправильной ненависти.
Опускаю. Слышится звук разрываемой плоти.
Крик.
/Спустя три дня в измерении белых
нитей/
— Понимаешь ли…, - замахиваюсь топором, -
Наша с Лилит судьба очень похожа. Просмотрев мою, ты
поймёшь, что испытывала твоя дочь.
— СТОЙ! ХВАТИ…
Рублю горло. Шезму падает наземь, машинально хватается за порез
и в предсмертной агонии пытается втянуть воздух.
Пространство рябит. Мы оба стоим в метре друг от друга.
— Пожалуйста…, - он бессильно падает на колени, - Я… я больше не
могу. Стой!
Задираю копьё.
— СТОЙ! Я ПОНЯЛ, ЧТО…
— Я же вижу, что не понял.
Пробиваю затылок. Труп Шезму сразу же задёргался в предсмертных
конвульсиях, а частичка воспоминаний перетекла меж двух
переплетённых сознаний.
Моргаю. Мы оба стоим в метре друг от друга.
— А-А-А-А-А! – на всё пространство разнёсся вопль ужаса.
По его щекам бежали слёзы.
/Спустя пять дней постоянных смертей
Шезму/
— Хватит! - кричал он.
Срезаю половину головы. Моргаю. Мы оба стоим в метре друг от
друга.
/Спустя неделю постоянных смертей
Шезму/
— Прошу! Оста…
Крушу череп. Труп, получивший частичку моих воспоминаний, падает
в лужу собственной крови.
Моргаю. Мы оба стоим в метре друг от друга.
/Спустя неделю и три дня постоянных смертей
Шезму/
— ОСТАНОВИСЬ! – вопил Шезму, - ХВАТИТ! СКОЛЬКО МОЖНО?! – со
слезами на глазах он шёл в мою сторону, - Я понял! Я всё понял! Моя
ненависть на весь мир ничего бы не решила! Да, я был неправ, так
издеваясь над дочерью! Прошу, хватит меня пытать!
Неделя и три дня; периодичностью в двадцать секунд; cорок три
тысячи двести раз – именно столько Шезму испытал свою смерть. Я
отрезал ему голову, разрывал надвое, вырывал сердце, испепелял,
превращал в груду костей и использовал вообще все способы убийства,
на кои был способен мой мозг. И в то же время я никогда не убивал
его болезненно – все разы он умирал мгновенно и не дольше секунды.
Но даже так, это была невероятная агония. Прочувствовать смерть
сорок три тысячи двести раз – это невыносимо.