- А я не знала, что у него есть сын. А рядом с ним кто?
- Слева жена. Она врачом работает.
- А Клавдия тогда кто ему?
- Она гражданская, а та настоящая, он так и не развелся. Все потом, да потом. Теперь Клавка локти кусает.
- Девчонкам достаточно перепадет, ничего выживут. Катались, как сыр в масле, теперь малость поприжмутся.
- Выходит, сын от первой жены?
- Нет, она, говорят, бездетная. От любовницы. Она справа от сына сидит.
Мать вздрогнула и втянула голову в плечи.
- Мы должны уйти, - прошептал Леонид побелевшими губами.
- Сиди, - тихо, но внятно произнесла тетя Саша. – Так надо.
Через полгода Леонид стал владельцем завода, целого парка машин, в который кроме легковых входили подъемный кран и пара длинномеров с прицепами, и трехкомнатной квартиры где-то в Болгарии.
Все, что он сделал, чтобы заполучить такое богатство – сходил к нотариусу и выписал генеральную доверенность на имя Александры Михайловны.
Разговор с матерью был мучительным. Она прятала глаза и плакала.
Большой город для девочки из деревни стал серьезным испытанием. В институт не поступила, назад в скучную жизнь возвращаться не хотелось. Устроилась кассиром в коммунальную контору, которая предоставила общежитие, записалась на бухгалтерские курсы, а в деревню наезжала по выходным, чтобы проведать отца и набрать продуктов. И все складывалось хорошо, пока в контору не зашел жилец дома 32.
Ему нравилось, как краснела Тося, стоило ей сказать самый незамысловатый комплимент, ее чистые глаза, наивные рассуждения, а потом выяснилось, что и она не равнодушна к Сергею, в чем, также смущаясь, однажды призналась. У них было лишь одно свидание, закончившееся беременностью.
Тосю убили холодные глаза Скворцова, когда она робко постучалась в дверь.
«Не приходи больше, я женат».
Она пришла, когда настало время родов. Возвращаться в деревню боялась, не пережила бы позора, денег не хватало, с работы попросили уйти, а потом и вовсе не пустили в общежитие, выставив вещи за дверь.
«Я больше не обращусь, ты меня вообще никогда не увидишь, просто помоги. Один раз», - она вынуждена была унизиться. Стояла перед красивым мужчиной и умирала, стесняясь своего распухшего тела, «коровьей морды», так часто наблюдаемой у беременных на последних сроках, одежды с чужого плеча, которая сидела нелепо.