– Вы останетесь, пока я не исполню профессиональный долг и не задам вам пару вопросов.
– Что я могу рассказать? Я тут ни при чем.
Гласс не ответил: его наконец соединили с участком. Симмонс нервно сглотнул, закрыл дверь и застыл неподалеку, чтобы видеть лишь спину мистера Флетчера.
Констебль Гласс назвал свое имя, месторасположение и доложил сержанту об убийстве.
«Бездушные полицейские! – думал Симмонс, возмущенный спокойствием Гласса. – У нас что, трупы с проломленными головами на каждом шагу встречаются? Этот Гласс, сухарь бесчувственный, стоит в шаге от трупа и соловьем по телефону заливается, точно на суде показания дает. И все это, глядя на покойника. Нормального человека стошнит от такого зрелища!»
Гласс положил трубку и спрятал носовой платок в карман.
– Вот муж, который уповал не на милость Господню, а на богатство свое, – произнес он.
Мрачное утверждение вывело Симмонса из задумчивости – он захрипел в знак согласия.
– Святая правда, мистер Гласс. «Горе венцу горды-ни»![1] Но как это случилось? Как вы сюда попали? Вот так история, не чаял, что окажусь в самом центре подобного!
– Я пришел по дорожке. – Гласс показал на стеклянную дверь, потом достал из кармана блокнот, огрызок карандаша и пригвоздил дворецкого типично полицейским взглядом. – С вашего позволения, мистер Симмонс, начнем.
– Что толку начинать, мистер Гласс? Я не знаю ровным счетом ничего.
– Вы знаете, когда в последний раз видели мистера Флетчера живым, – гнул свое Гласс, не замечая паники дворецкого.
– Пожалуй, когда проводил сюда мистера Эйбрахама Бадда.
– Когда это было?
– Точно не скажу. Наверное, час назад. – Дворецкий не без труда собрался с мыслями и добавил: – Около девяти. Не позднее: я как раз убирал посуду в столовой.
– Вы знакомы с этим мистером Баддом? – спросил Гласс, не отрывая взгляда от блокнота.
– Нет, прежде я его не видел… кажется, не видел.
– Ясно. И когда он ушел?
– Не знаю. Он, наверное, ушел через сад, той же дорожкой, что пришли сюда вы, мистер Гласс.
– Это у вас в порядке вещей?
– Да… то есть нет, – ответил Симмонс. – Мистер Гласс, вы понимаете, о чем я?
– Нет, – категорично заявил Гласс.
– У хозяина были знакомые, которые ходили к нему через сад. – Симмонс тяжело вздохнул. – Женщины, мистер Гласс.
– «Ты живешь среди коварства»[2], – проговорил Гласс, с неодобрением оглядывая уютный кабинет.