Шломо с энтузиазмом покивал.
— Да, хорошо, что оставили. Я тоже так считаю. Ну а спас... – он
пожал плечами и кривовато улыбнулся, — Это был мой долг.
— И это тоже, — кивнул араб.
Пока Шломо соображал, что он имел ввиду, Муаммар с улыбкой
протянул ему пакетик.
— Это тебе. На память. Ну или если вдруг жить будет негде.
Шломо озадаченно нахмурился и вытащил из пакетика небольшую
масляную лампу, совсем как из древней восточной сказки. Вещь была
тяжелой, металлической, явно старинной, с чеканным рисунком. Он
невольно расплылся в ответной улыбке.
— Даже не знаю, что и сказать… Спасибо. Хотя для жилья, пожалуй,
маловата будет.
Муаммар удовлетворенно кивнул.
— И то верно. Быть рабом лампы – не самая завидная доля. Пусть
лучше сувениром работает. Бывай, Сулейман. Еще увидимся.
Шломо на автомате пожал протянутую руку и продолжил путь к
лифту. Потом внезапно остановился, развернулся. Ведь он так и не
задал давно мучивший его вопрос, а сейчас был самый подходящий
момент. Но аль-Хали уже направлялся к выходу, и к нему подошел с
разговором кто-то из коллег. Упустил. Но может и правда, еще
свидятся. Раз уж судьба так настойчиво и регулярно сталкивает их
друг с другом.
***
Темно-серый асфальт взлетной полосы поплыл за окном. Четкая
разметка слилась в одну линию, а потом и вовсе исчезла, когда шасси
оторвалось от земли. Аэропорт имени Ломоносова выпустил скоростную
железную птицу в ярко-синее вечернее небо.
Шломо сглотнул, выравнивая давление в ушах.
Зачем его вызывали лично к Белферу — он так и не понял. Все, что
он услышал перед отъездом в номере начальства, в присутствии
Лозинского и той самой женщины-юриста, могли бы передать ему и
дистанционно. «Задерживать не имеют права, граждане Южного Союза от
действий представителей израильской или американской армии не
пострадали, делом заинтересовался Совет Безопасности ООН,
дальнейшие решения будут приниматься на межгосударственном уровне,
летим домой». Ну, хорошо. Складывалось ощущение, что все
руководство пребывало в некоторой растерянности, и его личное
присутствие, живого, здорового и послушного, будто было призвано
эту растерянность развеять. Растерянность в армии – плохой признак.
И скорее всего ему что-то недоговаривали. Но кто же будет
отчитываться перед объектом?
Впрочем, оно и к лучшему. Пусть у них голова болит, а Шломо
летит домой, к семье. Живой, здоровый, невредимый и довольный
собой.