Похоже, новый владелец пытался даже развить кое-какие из дедушкиных идей. Результатом оказалось странное каменное сооружение на месте бабушкиного огорода. Оно напоминало сложенное из булыжников жилище, выстроенное не без помощи цемента. Баня? Винный погреб? Я пыталась разгадать замысел хозяина. Не сумев найти удовлетворительного ответа, успокоилась на том, что меня это не касается. В целом архитектурные потуги нового владельца выглядели смешно и даже показались мне оскорбительными.
Я не знала, кому обязана этим чувством, потому что не следила за судьбой имения. Строительный подрядчик давно уже продал Эльхольмсвик. Его преемнику, однако, явно полюбился дедушкин дом. Он подновил и привел его в порядок, даже стеклянная веранда оставалась на месте. Я облегченно вздохнула.
Вероятно, памяти свойственно искажать истинный масштаб вещей. Это так, во всяком случае, для детских воспоминаний. Эльхольмсвик показался мне не то чтобы меньше, чем много лет назад, но как-то теснее. Старая кузня как будто раньше отстояла от дома дальше, чем теперь, лодочный домик, казалось, опустился к самому стиральному мостику, и вода затопила землю, на которой росли садовые деревья. Весь мыс сжался, словно сделал глубокий выдох, и сейчас, стоя на берегу, я напрасно ждала вдоха.
Мне не хотелось думать о том времени, когда Эльхольмсвик был выставлен на продажу. Потенциальные покупатели приезжали на сверкающих машинах. Среди них был один автомобиль редкой модели конца пятидесятых. Он не вписывался в наш мир и принадлежал времени, которое я не любила.
Дедушка встречал гостей в брюках для верховой езды и неизменной мятой шляпе. Бабушка с подозрением наблюдала за ними из окна второго этажа, сидя за швейной машинкой «Зингер». Я, уже семнадцатилетняя девушка, разъезжала по окрестностям на велосипеде, словно хотела напоследок впитать в себя запахи и краски этих мест.
Я чувствовала себя несчастной. Мои родители затеяли бракоразводный процесс. Старый мир неуклонно катился в пропасть, новый выбрасывал его остатки на обочину жизни.
И в этом не было ничего сверхъестественного, только мудрость, умножающая печали. В свете нежаркого, почти осеннего солнца мир обнаружил свою хрупкость. Дедушкины перголы оказались никому не нужны. Напротив, целая армия вооруженных современной техникой гробокопателей выстроилась, готовая их уничтожить. Вот и до наших мест докатилась цивилизация. Эльхольмсвик продается, потому что это необходимо. И ни у кого не находится времени лить слезы.