Монах недовольно дернулся, отступил подальше от стылой тени камня. Его ноздри расширялись, словно обоняли запах, незаметный человеку и тревожащий лошадь. Рольван чувствовал себя так, как будто забрался через окно в чужой дом, и хозяин уже готов крикнуть стражу. Он поднял руку, но священного знака сотворить не смог. Язык прилип к небу. Мрачная тяжесть камня нависла над ним, грозя раздавить.
«Отец!» – взмолился Рольван мысленно. И епископ в его памяти улыбнулся с ласковой укоризной: «Что ты здесь делаешь, сын?»
С резким вздохом Рольван дернул поводья и поехал обратно.
– Что там? – полюбопытствовал Торис, когда он очутился на берегу.
– Ничего, кроме камней. Поехали, здесь мы только теряем время.
– Кто ж тебя надоумил его здесь терять? – пробурчал Торис себе под нос, но послушно поворотил коня, и Рольван не стал отвечать.
Вернувшись на дорогу, подстегнули коней и вскоре достигли холмов, предварявших скалистый кряж перед Сторксом. Некогда эти места были обитаемы, теперь же лишь развалины старой крепости, той самой, о которой предупреждал хозяин постоялого двора, караулили пустынное безлюдье. Среди высоких папоротников и кустов боярышника сновали кролики, чьи норы темнели почти под каждым камнем, несколько раз промелькнул рыжий лисий хвост. Сверху коричневатой молнией спикировал сокол и взлетел опять, унося в когтях трепещущую землеройку. Твилл задрал голову, глядя ему вслед.
– Заглянем туда? – предложил Торис, указав на остатки крепости.
Рольван кивнул:
– Пожалуй.
Высокой холм и венчавшее его строение отчетливо темнели на фоне садящегося солнца. Чем ближе, тем яснее были видны следы разрушения. Когда-то, еще до квирского завоевания, здесь было укрепленное жилище эрга, потом некоторое время размещался квирский гарнизон. Позже его перевели во вновь возведенную крепость в Сторксе. Теперь разве что пастухи, прогоняя здесь свои стада, укрывались в ней от дождя, да, может быть, изредка случайный путник находил убежище на ночь. Годы, ветра и дожди от души потрудились над нею, но облик крепости еще оставался узнаваем. На месте рассыпанных каменных груд легко было представить защитную стену; заросшие мхом развалины стали обиталищем мышей и ящериц, но все еще жались, как птенцы к своей наседке, к растрескавшимся и покрытым наслоениями птичьего помета стенам главного здания. Большие и малые дыры в этих стенах были затянуты паутиной. Под крышей прятались птичьи гнезда, и их обитатели приветствовали наступление вечера задорным переливчатым пением.