(Гал. 6: 2). Каждый вечер, когда я уходил, старец всегда давал мне одно из этих четырех наставлений, подобно тому как кто-либо дает наставление отправляющемуся в путь; и так они служили охранением всей моей жизни. Однако, несмотря на то что я имел такую любовь к святому и столько заботился о служении ему, лишь только я узнал, что один из братии скорбит, желая служить ему, пошел я к авве и просил его, говоря: «Этому брату приличнее меня послужить святому, если сие угодно тебе, господине [авва]». Но ни авва, ни сам старец не дозволили мне сего, однако я сделал прежде по силе своей [все], что мог, дабы предпочесть брата. И, проведя там девять лет, не знаю, сказал ли я кому-нибудь худое слово, хотя я имел послушание, – чтобы не сказал кто-нибудь, что я не имел его. И, поверьте, я очень помню, как один брат, идя вслед за мною от больницы до самой церкви, поносил меня, а я [шел] впереди его, не говоря ни слова. Когда же авва узнал это, не знаю, кто сказал ему о сем, и хотел наказать брата, я пошел и пал ему в ноги, говоря: «Ради Господа, не наказывай его, я согрешил, брат нисколько не виноват».
И другой также (по искушению ли, или от простоты – Бог знает почему) немалое время каждую ночь пускал свою воду над моею головою, так что и самая постель моя бывала омочена ею. Также и некоторые другие из братий приходили ежедневно и вытрясали свои постилки перед моей келией, и я видел, что множество клопов набиралось в моей келии, так что я не в силах был убивать их, ибо они были бесчисленны от жара. Потом же, когда я ложился спать, все они собирались на меня, и я засыпал [только] от сильного утомления; когда же вставал от сна, находил, что все тело мое было изъедено, однако же я никогда не сказал кому-нибудь из них: «Не делай этого» – или «Зачем ты это делаешь?» И я не помню, чтобы я когда-либо произнес слово, [могущее] смутить или оскорбить брата. Научитесь и вы друг друга тяготы носити, научитесь благоговеть друг перед другом; и если кто из вас услышит от кого-нибудь неприятное слово или если потерпит что сверх ожидания, то он не должен тотчас малодушествовать[22] или тотчас возмущаться [гневом], чтобы во время подвига и пользы не оказался он имеющим сердце расслабленное, беззаботное, нетвердое, не могущее выдержать никакого приражения, как бывает с дыней: если хотя малый сучок коснется ее – тотчас делает в ней повреждение, и она гниет.