– Я думал, вы захотите найти их, сэр, и считал, что если они попытаются скрыться где-то в другом месте…
Я делаю глубокий вдох, стараясь собраться с мыслями.
– Извините, сэр, но я считал, что для обеспечения безопа…
– С ней двое моих людей, лейтенант. Оба они не настолько глупы, чтобы направиться в другой сектор. У них нет ни допуска, ни способов получить допуск, необходимый для пересечения границ сектора.
– Но…
– Они исчезли сутки назад. Они серьезно ранены и нуждаются в помощи. Они передвигаются пешком и на угнанной машине, которую легко отследить. Далеко ли, – спрашиваю я его, едва не срываясь на крик, – они смогли уйти?
Делалье молчит.
– Вы объявили общенациональную тревогу. Вы уведомили сразу несколько секторов, и это означает, что о нашем провале теперь знает вся страна. И особые Уполномоченные Лица тоже в курсе. А что из этого последует? – Я сжимаю здоровую руку в кулак. – Что, по-вашему, из этого последует, лейтенант?
На какое-то мгновение мне кажется, что он лишился дара речи.
Затем…
– Сэр, – хрипит он, – прошу вас, простите меня…
Делалье провожает меня до самой двери.
– Соберите личный состав завтра на плацу ровно в десять ноль-ноль, – говорю я ему на прощание. – Мне придется сделать заявление касательно недавних событий, а также последующих действий.
– Слушаюсь, сэр, – отвечает Делалье, не поднимая взгляд. Он ни разу не посмотрел на меня с тех пор, как мы уехали со склада.
Однако мне надо беспокоиться совсем о другом.
Кроме дурацкого поступка Делалье, у меня масса других дел, которыми необходимо заняться прямо сейчас. Я не могу себе позволить усугублять и без того сложную ситуацию, и мне нельзя отвлекаться. Ни на нее. Ни на Делалье. Ни на кого было то ни было. Мне нужно сосредоточиться.
Как же не вовремя меня ранили!
Новости о случившемся уже вышли на общенациональный уровень. Гражданские лица и соседние секторы теперь знают о произошедшем у нас ЧП, и нам необходимо свести слухи о нем к наиболее достижимому минимуму. Мне придется каким-то образом минимизировать последствия оповещений, разосланных Делалье, и в то же время подавить любые поползновения к бунту среди гражданских. Они и так уже почти на грани, и достаточно одной искры или намека на неповиновение, чтобы они вышли из-под контроля. И хотя их погибло очень много, они, по-видимому, не понимают, что сопротивляться Оздоровлению – значит навлечь на себя еще большие страдания, а это неизбежно приведет к новым жертвам. Гражданских надо усмирить любой ценой.