И вот этот рядовой пытается доказать свое превосходство надо мной.
Он завидует мне. Он считает, что я не достоин быть сыном Верховного главнокомандующего Оздоровления. Это написано у него на лице.
Я с трудом удерживаюсь от смеха, когда смотрю в его холодные серые глаза и черную бездну его души. Рукава его форменной рубашки засучены выше локтей, выставляя напоказ армейские татуировки. Концентрические черные круги, красующиеся у него на предплечьях, обведены красным, зеленым и синим. Это единственный отличительный знак того, что он служит в элитном подразделении. Я всегда отказывался участвовать в подобных жутких ритуалах «клеймения».
Рядовой все еще таращится на меня.
Я поворачиваю голову в его сторону и удивленно приподнимаю брови.
– Мне приказано, – объясняет он, – дождаться устного подтверждения, что приглашение принято.
Какую-то секунду я размышляю, есть ли у меня выбор, и убеждаюсь, что его нет.
Я, как и остальные марионетки в этом мире, полностью завишу от воли моего отца. Это истина, с которой мне приходится мириться изо дня в день: я не смогу даже словом возразить человеку, который держит меня за горло.
Я становлюсь противен сам себе.
Я встречаюсь с ним взглядом и какое-то мгновение гадаю, есть ли у него имя, прежде чем осознаю, что мне это совершенно безразлично.
– Считайте, что оно принято.
– Так точно, сэ…
– И в следующий раз, рядовой, не приближайтесь ко мне ближе чем на два метра, не спросив разрешения.
Он удивленно хлопает глазами.
– Сэр, я…
– Вы сбиты с толку, – обрываю я его. – Вы полагаете, что служба в распоряжении Верховного главнокомандующего дает вам право игнорировать нормы устава, обязательного для всех военнослужащих. Здесь вы глубоко ошибаетесь.
У него сжимаются челюсти.
– Никогда не забывайте, – продолжаю я очень тихо, – что, если бы я хотел занять вашу должность, я бы легко этого добился. И что человек, которому вы так преданно служите, научил меня стрелять, когда мне было девять лет.
У него раздуваются ноздри. Он смотрит прямо перед собой.
– Передайте подтверждение, рядовой. И запомните: никогда больше со мной не заговаривайте.
Он стоит по стойке смирно, глаза его смотрят куда-то мимо меня.
Я жду.
Не разжимая челюстей, он медленно берет под козырек.
– Можете идти, – говорю я.
Я запираю за собой дверь в спальню и прислоняюсь к ней. Мне нужно всего несколько секунд. Я тянусь к бутылочке, которую оставил на ночном столике, и вытряхиваю из нее две квадратные пилюли. Закидываю их в рот и жду, закрыв глаза, пока они рассосутся. Тьма за сомкнутыми веками – долгожданное облегчение.