Это сообщение повергло герцога сначала в шок, затем в глубокую задумчивость, а закончилось все вспышкой невероятной досады. Девица действительно была очень хитра и предусмотрительна, и в любом случае, как бы ни повернулись ночные события, у неё были преимущества перед тем, к кому она влезла в спальню. А поскольку изначально она лезла именно к нему, то и отвечать на оскорбление тоже будет он. Вот только прояснит сначала один нюанс.
– Гиз, ты считаешь, будто Риселла придумала всё это сама? – Магистр даже поёжился под пронзительным взглядом воспитанника.
Как он все-таки напоминает отца, и чем дальше, тем больше. Нельзя сказать, что это плохо… вот только общаться с ним с каждым годом будет всё сложнее. Но это удел всех проницательных и мудрых людей: чем дольше они живут, тем меньше возле них крутится праздного народу. Серым и ограниченным личностям вовсе не нравится, когда каждая их хитрость и интрижка разгадывается буквально на лету.
– Нет, не считаю, – наконец хмуро признался Гизелиус, – а точно знаю, за всем этим стоит Тренна. И я почему-то уверен, что мы с ней скоро встретимся… во всяком случае, я очень постараюсь этому поспособствовать. Уж очень мне хочется узнать, в какие это игры она играет? А сейчас я пойду, подремлю до обеда и немного обдумаю возможные причины такого поступка.
– Иди, подумай, – согласился Дорд, – а мне дай какую-нибудь познавательную книгу по магии. Хочу полистать, возможно, найду что-нибудь интересное для себя.
Часа два герцог честно листал фолиант, изредка коротко зевая: почти бессонная ночь давала о себе знать. Затем не выдержал, бросил книгу на прикроватную тумбочку, накинул на плечи камзол и вышел из каюты.
Начавшийся день встретил герцога ярким солнцем, поблескивающей под его лучами гладью реки и голубым, прохладным даже на вид небом. Однако в лицо дул довольно свежий ветерок, и Дорду пришлось застегнуть камзол на все пуговицы – осеннее солнце так обманчиво. Он вглядывался в медленно ползущую навстречу даль, с сожалением думая, что время, потраченное на это путешествие, можно считать потерянным, вряд ли удастся заняться чем-то полезным в той обстановке, какая их ожидает. Дорданд и раньше никогда не любил охоту, а теперь, когда дичью был он сам, просто ненавидел. Однако ничего не мог изменить – слово, данное дядюшке, висело на нем чугунными кандалами.