Потом следовало «загорание»: прожаренные входили в предельно сухое помещение, где стены были обложены адсорбентом. В этом помещении надлежало пребывать, пока с поверхности снаряжения не испарится вся влага.
Потом, на всякий случай, ещё кварцевание. И только затем следовало помещение с личными шкафчиками, в котором проходило разоблачение. Затем комната с санитарными дежурными, которые брали кровь на анализ. В случае, если в крови обнаруживали Штамм, человек давал несколько подписок, и его отправляли жить в Верхний город, где он мог продолжить службу по своей специальности после трехдневного пребывания в карантинном карцере.
То, что заражённые продолжали жить полноценной жизнью, а не усыплялись подобно больным животным, как это делалось в других анклавах, было самой охраняемой тайной Крылатского анклава.
К счастью, на этот раз все смогли вернуться в казармы.
Затем можно было заглянуть в столовую, но Володька подумал, что лучше откушает маминого зелёного супа с грибами.
По дороге к подвалу, где располагался второй шлюз, ведущий уже непосредственно в бункер, Владимир встретил проходившего мимо Николая Захарова.
– Доброго здравия, Николай Михалыч, – поприветствовал старого учителя Владимир.
– Мир тебе, Володя!
Николай Михалыч преподавал в школе зарубежную историю, на уроках он сравнивал государственные механизмы Японии, Пруссии, Исламской Республики Пакистан и многих других стран, не уставая доказывать, что пороки человеческой природы везде одни и те же.
Хобби Николая Михайловича были кролики Арсений и Александр, с которыми он пытался, как сам говорил, «наладить контакт» на ферме во Внешнем городе. Ни жена, ни дочь его рвения не разделяли: копается в земле, да ещё проводит какие-то эксперименты с этими кроликами, а они же агрессивные – вырвутся из клетки, перчатку прокусят, и всё.
Дочка Захарова Танька была поздним ребёнком и до одури боялась этих кроликов.
Старший сын Захарова Павел был заражён и ухаживал за кроликами, не боясь ничего. Было удивительно, как они понимали его и любили. Арсений частенько любил вздремнуть у Захарова-младшего на коленях. Он гладил их, а старший Захаров этому завидовал. Когда-то, в той прошлой жизни, он, невзирая на запреты администрации МГУ, приобрёл себе кролика. Он любил гладить его пушистую шкурку, теребить за уши. Он прощал ему всё, даже обгрызенные цветы и новогоднюю ёлку. Становилось понятно, почему старик проводит столько времени на периметре – рядом был любимый сын и любимые ушастые; в бункере же ждали язва-жена и не меньшая язва-дочь.