Солнце уже уходило за горизонт,
окрашивая верхушки деревьев, но на дороге в город по-прежнему
царило радостное безумие. На полях люди недоверчиво, но с надеждой
в глазах поглядывали на небо. Всадники гарцевали, прохожие
добродушно махали на них руками и только смеялись, когда их
обдавали брызгами из подсыхающих луж. Из торговых фургонов
выглядывали счастливые лица ребятишек и стариков. Они подставляли
ладони под все еще теплые вечерние лучи.
Все спешили в город до темноты. Как
только солнце исчезнет за дальним холмом, быстро стемнеет, и ворота
в Ортук закроются до утра. Ночевать за городской стеной, пусть даже
погода наконец-то позволяет снять тяжелые теплые одежды и спрятать
треухи и рукавицы до следующей зимы, никому не хотелось.
Ходящий не стал пробивать грудью коня
себе дорогу во внезапно возникшей толчее перед воротами, когда они
со скрипом и скрежетом стали закрываться, едва палящий глаз солнца
скрылся за деревьями, и подъехал к стенам города одним из
последних. Стража уже установила в железные скобы тяжелое бревно —
засов, оставив открытой только узкую калитку справа. Кйорт спешился
и двинулся к ней, ведя Хигло под уздцы. Караул преградил ему путь.
Один из привратников вышел вперед, направив в грудь странника
острие меча, а второй, подняв горящий факел повыше, нагло
спросил:
— Кто такой? Куда?
В его глазах уставший, с измученным
грязным лицом и спутавшимися волосами, в пропитанной кровью рубахе,
ходящий был не более чем проходимцем или бродягой.
Кйорт устало выдохнул и достал из
набедренной сумки грамоту:
— Я охотник на ведьм, вот мое
разрешение на охоту.
С этими словами он протянул стражнику
бумагу.
— Охотник? — караульный грамоту взял,
но разворачивать не спешил. — Что-то ты не похож на охотника за
ведьмой, скорее на бродяжку. Или на шпиона, который силой отнял эту
бумагу у настоящего владельца. Откуда мне знать?
— Мое имя Кйорт Ларт, я охотник на
ведьм. У тебя в руках мое разрешение местного епископата на охоту в
здешних местах, — монотонно проговорил ходящий. — Это написано в
грамоте.
Стражник продолжал молча вертеть в
руках скрученную в трубку бумагу.
— Во имя человеколюбия, я ранен, мне
нужно обработать раны и лечь. Не собираешься же ты держать меня за
воротами до утра?
— Вообще-то это именно то, что я
собирался сделать, — грубо отрезал привратник.