В самом деле, процесс децентрализации личности, активность крайне деструктивных антропологических моделей, выявленные автором «Колымских рассказов» в экстремальных условиях на экстремальном материале, реально противостоят национальной гуманистической традиции. Но в этом же заключается и великая провидческая сила искусства. Если для современников писателя, особенно для тех, кто разделил с ним его мученическую участь, «колымская» проза – прежде всего уникальный документ, входящий «в большой план, в план искусства» (5, 148), то сейчас более значима не только конкретно историческая, но и метафизическая перспектива преодоления трагического прошлого, необходимость которой писатель ощущал духовно и физически. Разумеется, смена исторических «вех» и реалий, еще в большей степени ментальные изменения в обществе, неизбежные для рубежа эпох, предполагают новизну и нестандартность исследовательских решений. Но и они были заданы Шаламовым.
Не случайно в название монографии вынесены его удивительные слова: «И верю, был я в будущем…» (5, 342). Даже нам, живущим во времена постклассической рациональности и кризиса линейной причинности, трудно не принять их за поэтическую метафору, тем более связать с «жадной силой времени», беспощадно бросившей человека на «край» бытия. Однако подобное откровение не единично: видя в писательстве «совершеннейший из совершеннейших приборов» познания действительности, Шаламов считал свою поэзию наполненной «безусловной и точной, незамеченной никем другим реальностью из бесконечного мира еще непознанного, не открытого, не прочувствованного» (5, ПО; курсив мой. – Л.Ж). А поскольку, по его же словам, «поэзия – это мир всеобщих соответствий» (6, 294) и он неоднократно подчеркивал единство стиха и прозы, то мы вправе распространить эту характеристику на все творчество автора.
Современное прочтение Шаламова предполагает «распаковку смыслов», спрессованных творческой силой в иерархическую структуру текста. Данное понятие принадлежит выдающемуся исследователю-энциклопедисту, колымскому «собрату» писателя В. В. Налимову Будучи крупнейшим представителем философии трансперсонализма, ученый видел выход в духовном освобождении человечества «от локальных моделей, тяготеющих над современным научным мировоззрением. Хочется вырваться на простор и с каких-то единых позиций увидеть то, что дано нам видеть. Увидеть же хочется прежде всего человека в его погруженности в этот мир – выявить его внутреннюю сопричастность смыслам этого Мира, данным нам в процессе их творческого раскрытия» [5, 28]. Собственно говоря, шаламовская фраза «<…>