– Признаюсь, мне нечасто доводилось видеть столько жемчуга, перьев и сатина. А что это за тип с карандашом переходит от столика к столику?
– Близорукий коротышка в поношенном фрачишке? Это, с позволения сказать, местный Лотрек. Рисует шаржи на клиентов и называет себя Симом, сыном Ноя, ну, вы знаете, Великий потоп, Ковчег, голубь, пальмовая ветвь и прочая белиберда. Его буквально рвут на части. На самом деле этого субъекта зовут Жорж Гурса[32], он является отпрыском бакалейщика из Перигё. Выходцев из низов здесь полным-полно. Видите вон того штатского в шляпе-кронштадтке и галстуке в горошек? Это Годфруа де Бульон-младший, его отец был мясником.
– Что-что?
– Использование прозвищ свидетельствует об определенном чувстве юмора. Для вас, англикашек, это же конек, разве нет? Годфруа, он же Александр Дюваль, является наследником знаменитых бульонов.
– Бульонов? Супов?
– Да нет, я имею в виду недорогие рестораны, в которых подают сытные блюда. Из жалких грошей пролетариев Александр скопил целое состояние и теперь живет припеваючи!
Когда принесли меню, Энтони Форестер тут же оценил его дороговизну. Тридцать франков на человека его испугали, поэтому он попросил принести лишь бокал шампанского, сославшись на то, что уже ужинал.
«Вот крыса!» – подумала Эдокси и заказала, хоть и не была голодна, дюжину остендских устриц, морской язык а-ля Полиньяк, венский эскалоп и салат из шиншиллового кролика. Заказала – только чтобы увидеть, как ее покровитель побледнеет, и, тем самым, доставить себе удовольствие.
– Цены в «Максиме» умеренные – если ужинать до десяти часов, можно уложиться в луидор, – вероломно процедила она. – Но если нагрянуть сюда позже, это уже обойдется намного дороже.
Энтони Форестер поперхнулся. Слово «дорого» воскресило воспоминание об имени, давно похороненном в самых потайных закоулках памяти: Раймон Лакуто[33]. Соглашаясь принять участие в данном деле, Энтони предпочел не думать о зловещей участи, уготованной этому человеку. «Несведущий не видит даже того, что бросается в глаза», – сказал он себе тогда. Для очистки совести он превратил Лакуто в идеальный образчик дельца самого низкого пошиба: в грязного типа в колониальном костюме, с палкой в руке, который сидит под навесом бунгало в непроходимой сенегальской глуши, а рядом стоят двое предупредительных слуг-мальчишек – один из них подает ему лимонад, другой обмахивает веером из страусовых перьев. При мысли о том, что убийца Лакуто живет в Париже, его опалила внезапная вспышка страха – будто кто-то приставил к горлу холодный клинок.