Психоаналитическая традиция и современность - страница 48

Шрифт
Интервал


В данном случае не имеет значения, насколько адекватным является понимание Фрейдом того, что в действительности подразумевал Достоевский, вкладывая в уста защитника фразу о психологии «как палки о двух концах». Важнее другое. А именно то, что основатель психоанализа воспринял образное сравнение, введенное в оборот русским писателем. И не просто воспринял, но и использовал его в последующих своих трудах, как это имело место в работах, опубликованных в начале 1930-х годов. Так, например, в работе, посвященной анализу одного случая истерии (1831), Фрейд вновь ссылается на роман Достоевского «Братья Карамазовы» и в связи с этим приводит фразу о психологии «как палке о двух концах». А в работе «Женская сексуальность» (1931) он пишет о «кастрационном комплексе» в женском характере и считает, что возможные возражения против его понимания женской психологии в связи с ранее рассмотренными им представлениями об эдиповом комплексе и подавлении «женского начала» напоминают знаменитое выражение Достоевского «палка о двух концах» (Freud, CPW, v. XXI, p. 230, 252).

Как видим, в своих работах основатель психоанализа действительно использовал ряд идей, ранее высказанных русским писателем. Это свидетельствует о том, что, во-первых, ему были близки по духу многие размышления Достоевского о человеке, мотивах его поведения, преступлении и наказании, вине и раскаянии, а во-вторых, он был не прочь заимствовать некоторые из них, считая их верными, художественно привлекательными, способствующими лучшему пониманию человеческой души. Фрейду не могли не импонировать писательские портретные зарисовки облика различных героев, наглядно иллюстрирующие перед читателями всю сложность переживаний человека, постоянные ошибки и коллизии, происходящие в результате столкновения между собой противоположных влечений индивида, многочисленные драмы и трагедии, разыгрывающиеся в недрах человеческой души при обострении внутрипсихических конфликтов, вызванных к жизни укорами и терзаниями, мучениями и болью, порождаемыми преступной совестью. И, конечно же, его внимание не могли не привлечь мастерски описанные Достоевским повороты событий, образно демонстрирующие силу бессознательных влечений человека, не доходящих до его сознания и вызывающих раздвоенность, расщепленность личности, а также бурное проявление чувств, стирающих грань между гением и злодейством, мудростью и глупостью, прозорливостью и идиотизмом, здоровьем и болезнью. Как никому другому, ему были близки размышления русского писателя о разрушении целостности сфер общения человека и его мировосприятия, которое осуществляет «нервозная, измученная и раздвоившаяся природа людей нашего времени» («Бесы»).