Его массажные движения на моей пятой точке походили на какую-то сладкую пытку, напрочь лишающую мыслей и здравого разума. Я вздрагивала каждый раз, когда его руки опускались между складочек и, натягивая стринги, заставляли их тереться об самое сокровенное место. Снова, снова и снова. Намеренно вырывая с моих искусанных губ рваные стоны.
— Тогда, — перед глазами мерцали неоновые огни. Я жадно вдыхала запах Дмитрий Петровича на шее, и это нихрена не помогло прийти в себя. Ни капли. — Просто положите его где-то… Какая разница…
Я ждала чего угодно… Но не того, что он меня послушает!
Резко выпрямившись, мужчина оттянул платье на место и выровнялся по струнке. Положил сотовый на низкий барный холодильник рядом и многозначительно выгнул бровь, деловито спросив:
— Так, Машунь?
— Т-так… — от растерянности стало не по себе. Уверена, разочарования скрыть не удалось, потому что Дмитрий Петрович позволил себе самодовольную победную улыбку в мой адрес. Резко захотелось припечатать его чем-то тяжелым.
— Видишь, какой я послушный! Где можно у тебя ручки помыть, золотце? — спросил он невинно, аки ангелочек. — Я помою и, так уж и быть, тебя оставлю. Раз так сильно просишь…
С широко распахнутым ртом я проследила за тем, как насвистывающий себе под нос какую-то незамысловатую мелодию Дмитрий Петрович преспокойно отправился в ванную комнату. Которая, к слову, была у нас общая с Лерой. Одна на двоих, как у приличных людей.
— Не свистите, — крикнула я ему вслед обиженно. Даже агрессивно. И, черт пойми, почему. Ведь правильно поступил. Как я и хотела! Молодец. И все равно было не по себе… — Денег не будет…
— Ха! — саркастично хмыкнул мужчина. — А сейчас их куры не клюют, да, Машунь?
— «Машунь», — передразнила его я. Затем села на низкий холодильник, сложила руки на груди и угрюмо уставилась под ноги. Настроение почему-то испортилось окончательно. — Я Маша. Ма-ша, понимаете?
— Не нравится, да? — участливо спросил тот.
Почему-то воду Дмитрий Петрович так и не включил. Что вообще в комнате тогда делал?
— Не нравится, — соврала я. Из его уст мое имя звучало по-особенному. Как что-то безумно дорогое, ценное и трепетное. Я не хотела об этом думать, но всегда мурашки по телу разбегались.
— Тогда будешь рыбкой, — продолжил свою глупую дискуссию мужчина. Я прямо опешила.