Перед моим носом на дверь упала табличка: «Санчас», а грубый голос жестко предупредил:
— Закрыто! Не видите?! В соседнем павильоне есть такой же самый!
— В соседнем павильоне? — сердце в пятки упало, а голос осел до фальцета.
— Да, девушка, — презрительно осмотрев меня с ног до головы, та прыснула со смеху. — Что, кто-то из ребят решил шлюху себе заказать? Так туалет только для работников! Неизвестно, что ты там на себе принесла, потом никакой химией не отмоешь.
Чан кипения вскипел в ту же минуту, а мочевой пузырь придал смелости. Женщина уже закрывала туалет на ключ, когда я просто выдернул этот самый ключик из ее рук и зашмыгнула внутрь под ее искреннее смятение, запираясь изнутри:
— Извините, мне очень надо!
Нет больше радости, чем облегчить душу после долгого выжидания! Плача от радости, я совершенно не смущалась гневным крикам женщины, даже когда те резко затихли, меня ничего не смутило. Улыбаясь пьяно, вальяжно помыла руки, вышла в коридор и уже собиралась оставить ключик прямо в двери, как на руку мне упали наручники. Настоящие, железные!
Вскинув голову, увидела типичного полицейского, а за ним — довольную до ужаса уборщицу со с сложенными на груди руками и деловым видом.
— Как удачно, что зятек к моей невесточке на обед зашел, — погладила та мужчину по спине, презрительно на меня кивая. — Вот, буйная путана попалась. Дралась со мной, зачем-то в туалет рвалась… Ты проверь, вдруг там закладку оставила? По ней ведь видно, что под чем-то…
Под шумок ущипнув себя за руку, мечтала проснуться. Увы, происходящее сном не являлось. И в тот момент я впервые осознала ужас своего положения: вокруг неизвестный мне город, нет телефона и одежды. На улице снег валит хлопьями, а я лишь в пиджаке и парадно-выходных трусах.
— Мой папа — депутат Смирнов Виктор Семенович, — поспешно протараторила я, потому как знала, в нашей стране его фамилия на слуху. — Не стоит вам меня никуда везти, хуже себе сделаете.
Те замерли, брови поползли на лоб, а затем они переглянулись и рассмеялись до истерики.
— А Путин, — прыская от хохота выпалила уборщица, — не твой крестный?
— А Меркель, — подначивал полицейский, — бабушка, да?
Сжав губы от досады и стыда, я поежилась от мурашек на спине и сдалась:
— Нет, они нет.
Даже если Олег и закончил разговор, то вряд ли успеет найти меня так скоро по странным и непонятным коридорам завода. Более того, его явно больше заботила судьба дорогой аппаратуры, чем моя собственная, потому впервые в жизни пора было признать — только что я пробила дно по самым ужасным ситуациям в своей жизни. Буквально попала в безвыходное положение. И, если папа отказался выплачивать за меня долг в три миллиона, что для него было сущей ерундой, вряд ли станет напрягаться и вызволять из участка.