Хохот. Хохот, от которого замерло все
внутри, заполнил площадь.
Ведьма смеялась, запрокинув назад
голову.
Заискрили все начертанные мелом руны.
Заискрили и выгорели, обращаясь в пепел.
Фонарь адептки зашипел. Точно выражал
возмущение, что ведьму ничего не брало.
— Ну, мерзость, сама напросилась, —
сквозь сжатые зубы процедила заклинательница.
Топорик упал к ногам. За ним
последовал фонарь. Он не разбился лишь потому, что упал на мягкий
покров зеленой плесени.
Опалесцирующие белые очи встретились
с пустым взором мертвых глаз.
Ведьма была убеждена в своей
неуязвимости. Еще не встречала она противника, способного дать ей
отпор. Того, кто не убоялся бы ее темной силы. Подобно кошке, что
играет с мышью, мертвая колдунья явно полагала, что перед ней
очередная зарвавшаяся жертва. Ей нравилось играть с теми, кто
оказывался в ее власти. Оттого она замешкалась. Доля секунды. Но
Гвин хватило и этого.
Свободная рука адептки с хрустом
вошла под ребра нежити. Нащупала сердце. Усохшее и хладное, как
кусок камня. Сдавила его. Рванула, что было сил.
Умертвие взвыло. Клацнуло острыми
зубами возле горла. Но Гвин уклонилась, подставив твари ее
собственную когтистую руку, которая все еще впивалась в запястье. В
резком порыве адептка развернулась. И перекинула нежить через
себя.
Ведьма разжала хватку.
Гвин — нет.
Умертвие пролетело вперед и упало на
остатки мостовой.
Адептка взглянула на сжатый в руках
кусок мертвой плоти. Сердце было черным и сухим. Но любоваться
трофеями времени не было. Поэтому она быстро наклонилась к упавшему
фонарю и открыла его раненой рукой. Хвала свету фитиль не погас. Он
все еще слабо тлел, но этого хватило.
Одно заклятие. Короткое. Бьющее точно
в цель.
Пламень взвился, точно ожил, и
потянулся к предмету в руке женщины. Сердце нежити объял огонь.
Гвин швырнула кусок горящей мертвой
плоти на замелю.
Ведьма забилась с пронзительными
криками. Она корчилась и извивалась, как и подобает ожившему
мертвецу, которого пытаются упокоить. Скребла когтями камни вокруг
себя. Даже обронила свою диадему в заросли плесени.
Но в отличии от любого приличного
покойника, она почему-то не рассыпалась в прах.
Вместо этого та, кого величали
Пастырем Проклятых, сгребла в ладони горящее сердце и с невероятной
быстротой умчалась прочь. В сторону руин замка на холме. Ее крик
перешел в затихающее завывание.