Одной из этих «неожиданностей» стал
перенос места стоянки «Богатыря» и дежурного отделения миноносцев к
самому горлу входного фарватера бухты. Предложил это сам Стемман,
резонно заявив, что при перекидной стрельбе от его шестидюймовок
нет смысла ждать особого толка, но вот если кто-то из японских
легких крейсеров вздумает сунуться в Босфор, чтобы Камимуре
корректировать стрельбу, тут-то они и могут пригодиться…
***
Наскоро перекусив, Петрович принялся
за прочие неотложные дела. И начал он с просмотра принесенных
штабными только-что расшифрованных телеграмм за последние двое
суток. Сверху в папке лежала самая свежая. Текст ее был краток и
лаконичен:
«Поздравляю блестящими успехами.
Планирую быть Харбине 22.02. 12 час. Срочно телеграфируйте
возможность прибытия Харбин. Макаров.»
«Тыкс… Паршиво. Потому, что 22-го у
нас японские гости. Получается, что придется отказывать
командующему? Иными словами - не выполнять приказ. Хорошенькое
начало взаимоотношений с непосредственным начальником, блин. А что
делать? Тут ни на кого пока надеяться я не могу. Налажают.
Однозначно… Обидится или нет Макаров, и чем это может закончиться –
после разгребать. А вот Ками поймать – без пяти минут конец войне.
Тут уж или грудь в крестах, или…»
Хоть кошки на душе и скребли,
Петрович колебался не долго. И в адрес командующего ушла
шифротелеграмма: «Агентурным данным 22 февраля ожидается атака
японской второй боевой эскадры порта Владивосток. Прошу разрешения
не покидать вверенный отряд».
Макаров отозвался сухо и по-деловому:
«Выезд Харбин вам отменяю. Примите все необходимые меры отражению
неприятеля».
На следующее утро город был разбужен
грохотом орудий крейсеров, бивших поверх сопок в сторону
Уссурийского залива. Многие обыватели были перепуганы, несколько
стекол, и правда, вылетело – прав был Стемман - но у моряков были
свои заботы и печали.
Наблюдавшие за стрельбами с
оборудованого на сопке дальномерного пункта командиры крейсеров
были неприятно удивлены тем фактом, что два снаряда из трех,
ошибочно выпущенных артиллеристами «Громобоя» по слишком низкой
траектории, и поэтому не долетевших до залива,не взорвались.
Английские же снаряды «гарибальдийцев» взрывались все, даже падая в
воду. Однако Руднев не только воспринимал это как должное, но и
зловеще предрек: