Из-за кафедры вперед выходит доктор Стросс и читает первую заповедь о верности, и мама бросает на меня быстрый взгляд.
Слова заповедей никогда не вывешиваются для всеобщего обозрения, их вообще не пишут на бумаге. У нас это запрещено. Мы вернулись к древней устной традиции.
Я пытаюсь слушать. Я всегда так делаю, но эти слова столько раз сотрясали воздух в моих ушах, что утратили ясный смысл. Превратились в некий беспорядочный коктейль из беспокойных впечатлений и тревожных мыслей и чувств.
Доктор Стросс – один из наших руководителей. Всего их девять человек и еще двенадцать членов Совета. Руководители определяют общую политическую линию, а члены Совета доводят ее до нас, регулируя и упорядочивая нашу ежедневную жизнь. Каждый из нас приписан к определенному члену Совета. Я приписана к мистеру Роберту. Он тоже сейчас там сидит.
Из задних рядов встает девушка в зеленом платье, она собирается читать вторую заповедь, где говорится о временно́й последовательности. Головы сидящих учтиво поворачиваются к ней.
Читать текст заповеди перед собравшимися – большая честь. Все равно что исполнение роли в инсценировке на Рождество. Меня тоже однажды выбрали для чтения, три года назад. Мама нарядила меня в золотистые балетки, повязала на шею свой самый дорогой шелковый шарф. Щеки натерла румянами. Я должна была читать шестую заповедь о том, что получать врачебную помощь за пределами нашей общины строго возбраняется.
Девушка закончила, мы снова подняли глаза, послушно ожидая, кто прочтет третью заповедь.
На экране появляется черно-белая фотография миссис Брэнч. Мама знала ее, поэтому мне известно, что миссис Брэнч умерла от рака груди, практически неизлечимого. Фотография вряд ли была сделана в радостные для миссис Брэнч времена. Скорей всего, это произошло, когда ей сообщили диагноз. Я отворачиваюсь. И на секунду встречаюсь взглядом со своей подругой Кэтрин, сидящей на несколько рядов позади меня.
Думаю, наблюдая за руководителями, восседающими в ряд на возвышении, трудно определить, кто из них главный. Никто об этом никогда не говорит, но, по-моему, я знаю. Думаю, это случилось незадолго до того, как в тринадцать лет мне выпала честь читать шестую заповедь. То есть примерно через девять месяцев после нашего прибытия сюда.
Я еще плохо соображала, была худая, кожа да кости, все дни проводила у телевизора, чтобы научиться правильно говорить и вести себя. В школу еще не ходила. Какую-то хроническую болезнь легких обнаружили. Мама сказала, что мне еще сильно повезло: с такой астмой – и выдержала переход. Еще она что-то сказала про мой «повышенный коэффициент умственного развития», компенсирующий физические недостатки, хотя и с трудом. Мы старались делать вид, что все не так уж плохо.