– Стой, – прошептал Кочет, – видишь!..
На светлой полосе, выбивавшейся из окон, были видны две тени; одна была неподвижна, другая же двигалась из стороны в сторону. В этот вечер пастора не было дома, а в его отсутствие к нему пожаловал гость, правда, не редкий, но всегда являвшийся в вечернюю пору.
VIII. Гость кукуевской слободы
Это был юный царь московский Петр Алексеевич.
Еще пригож собою был он в ту пору своей жизни. Ему шел в начале всего только восемнадцатый годок. Бела была, не загрубела еще кожа на его лице и не покрылись его руки сплошными мозолями. Мягки были его черные волосы на голове, и нежный первый шелковистый пушок покрывал подбородок и губу Петра. Правда, крупны были черты его лица, мясисты – широкий нос и толстые губы, непомерно высок и выпукл лоб, но все его лицо было в полном соответствии с крупной не по летам фигурой. Огневой энергией сверкали его большие навыкате глаза; все движения были порывисты, как будто этот юный богатырь постоянно стремился куда-то вперед. На нем был синий простой кафтан, а под ним – шитая рубаха, подпоясанная узорчатым поясом. Не стеснявшая движения одежда выдавала высокую грудь, а это и любо было живчику-юноше, порывистому даже и за тем серьезным делом, за каким он явился в такое позднее время в пасторский дом.
За отсутствием самого пастора, потайно прибывшего царя встретила его молоденькая воспитанница Елена Фадемрехт.
Это была хорошенькая девушка, веселая, бойкая, словоохотливая. Она была сирота, и пастор приютил ее, когда она была совсем маленькою, приютил и воспитал как родную дочь. Он был привязан к ней по-отцовски, души в ней не чаял, берег ее, холил и ее-то он наметил той жертвой, о которой говорил на собрании Джемсу Гордону.
Опытен был в жизни старый пастор, знал он человеческую душу… Знал он, что велика власть женщины над человеком. Только одного не принимал он в соображение – что, пока птичка не поймана, она порхает, где ей любо.
Фрейлейн Елена мило встретила позднего гостя. Никакого особенного почтения, а тем более внешнего подобострастия перед ним она никогда не выказывала. Не царь московский был для нее Петр Алексеевич, а просто милый юноша, которого ее благодетель наставлял в разных премудростях. И юному царю очень нравилось такое обращение. Притворное низкопоклонство, лесть, угодничество, за которыми почти всегда скрывались неприязнь и ненависть, давно опротивели ему; он искал простоты, отзывчивости, душевной теплоты; он был еще достаточно молод, чтобы любить правду, и искал ее. Среди иностранцев Кукуй-слободы Петр находил некоторое подобие ее. Люди не ломались перед ним, не гнули дугой спины, а говорили, что думали или что было нужно, простыми, ясными словами. И в Петре эти люди видели такого же человека, как и они сами, были снисходительны к его слабостям и недостаткам, но и не стеснялись открыто говорить про них. Все это было контрастом по сравнению с тем, что было вокруг Петра в Москве, и это привлекало его к себе: ведь контрасты действуют на впечатлительные души всегда сильно, резко, захватывающе.