– Никакой вычурности, – решил он. – Мы ведь не хотим привлечь к себе ненужное внимание. Что-нибудь в легком курортном стиле, но не слишком вызывающее. Будем скромны.
Едва ли Холмсу свойственна скромность, иронически размышлял я, поднимаясь вслед за ним по лестнице, ведущей на чердак, в чулан, где он хранил разнообразный реквизит для своих многочисленных переодеваний[18]. Впрочем, я должен был признать: причиной того, что он с поразительной легкостью умел перевоплощаться в других людей, была его врожденная склонность к актерству.
В данном случае Холмс предстал франтоватым горожанином, выбравшимся на несколько дней отдохнуть от скучного делового Лондона. Он нарядился во фланелевые брюки, полосатый пиджак (на мой вкус, несколько кричащий) и канотье, лихо заломленную на затылок, что придавало ему фатоватый и праздный вид. Облик довершали трость с серебряным набалдашником, темный парик en brosse[19], накладные усики и очки в золотой оправе.
Поскольку я не умел принимать чужое обличье с той же непосредственностью, что Холмс, мне достался похожий, но гораздо менее броский костюм. Он состоял из светло-каштановых накладных усов и парика, темно-синего пиджака и пары серых фланелевых брюк. Неспешно шагая в этом наряде вдоль брайтонской набережной в направлении отеля, я чувствовал, что мы совершенно смешались с толпой отдыхающих.
По совету Холмса, который напомнил мне, что Питерс Праведник – опасный преступник, который ни перед чем не остановится, лишь бы избежать ареста, я положил в дорожную сумку свой армейский револьвер. Сам Холмс предпочитал охотничий хлыст с утяжеленной рукоятью[20].
Мы увидели мисс Пилкингтон и ее нанимательницу миссис Хакстебл лишь вечером, за обедом в ресторане отеля. Они сидели за столом, возвышавшимся над залитой солнцем верандой и толпами отдыхающих, видневшимися дальше, на фоне искрящегося моря. Сидевшую рядом с ними парочку было легко узнать: это были Питерс Праведник и его отвратительная сообщница, скрывавшиеся теперь под вымышленными именами доктора и мисс Уилберфорс.
Они мало изменились с тех пор, как мы виделись в последний раз в их убогом жилище на Полтни-сквер. Разумеется, оба постарели, но их все еще можно было узнать, несмотря на то что Питерс за прошедшие годы раздался вширь, лицо его совсем одрябло, а его так называемая сестра, напротив, отощала: скулы у нее стали еще острее, а губы тоньше. Они были хорошо одеты и производили впечатление – по крайней мере, в мраморно-бархатных интерьерах отеля «Регаль» – благополучной и процветающей пары.