Конунг Адальстайн сидел на возвышении. Он, как и Эгиль, положил меч себе на колени, а после того, как они посидели так некоторое время, конунг вынул меч из ножен, снял с руки большое дорогое запястье[31] и надел его на конец меча. Затем он встал, подошел к очагу и над огнем протянул меч с запястьем Эгилю. Эгиль встал, обнажил меч и пошел по палате навстречу конунгу. Он продел меч в запястье и притянул его к себе, а потом вернулся на свое место. Конунг снова сел на возвышение. Эгиль тоже сел, надел запястье на руку, и тогда его брови расправились. Он отложил меч и шлем, взял олений рог, который ему поднесли, и осушил его. Он сказал:
Путы рук звенящие
В дар мне отдал конунг,
Чтоб украсить ими
Ветвь – гнездовье ястреба
[32].
Я ношу запястье
На руке и славлю
Конунга могучего
За подарок щедрый.
После этого Эгиль каждый раз выпивал свою долю и беседовал с другими.
А конунг велел принести два сундука. Оба они были полны серебра, и каждый из них несли по два человека. Это серебро Адалъстайн посылал Эгилю в возмещение за погибшего сына.
Эгиль взял серебро и поблагодарил конунга за подарки и дружеские слова. Он повеселел и сказал:
Брови хмурил горько,
Но от доброй встречи
Разошлись морщины —
Лба нависших скалы.
Конунг их раздвинул,
Подарив запястье.
Хмурый взор мой ныне
Снова ясным станет.
У Рюне Торфинсона – скальда дружины Водима – не было ни брата, ни отца, рос круглой сиротой, поэтому вергельд из рук конунга после каждой спетой саги не получал – и слава всемогущему Одину[33].
Висы саг Торфинсона говорили о том, как моряки «Медведя», убоявшись огня и пепла вулкана, нареченного отшельниками Герклом, отплыли назад. Каждого предводителя, который достигал берегов острова Эйрин, нарекали Храбрым, и Водим получил такое звание, но, пожив какое-то время в родном Боргардфьорде, вынужден был снова поднять паруса, ибо, пока воины Водима путешествовали, хозяином поместья стал по закону его младший брат. И мать, старшая дочь новгородского старейшины Гострмысла, поощрила Водима на поездку к словенам, напутствуя его словами:
«Ты полетишь к ним серым кречетом… Понесешь на крыльях обиду мою, ибо властвовать в Новгороде по праву надлежало тебе… Пока ты бороздил грудью дракона морские волны, умер твой могучий дед Гостомысл, но перед смертью позвал он на престол Рюрика. Узнав об этом, сердце мое сжалось от боли: не поехала я на отцовские похороны, но тебя на поездку в Гардарику благословляю… Не отберешь власть у Рюрика, так возьмешь богатые земли у Ильмень-озера на другой стороне от Новгорода…»