Эпоха переполнена деталями, жестами, намеками, поступками, текстами, свидетельствовавшими о возрождении античной традиции и завоеваниях новой чувственности. «Античность, – замечает Делон, – это и культура, и ее видимость… Вежливость становится искусством изящно говорить непристойности, а поэзия подпадает под чары распутства, не используя при этом ни одного грязного словца». Известный филолог Ефим Эткинд, анализируя переводы Батюшкова из Парни, писал о том, что эротические элегии давали переводчику возможность выразить свое мироощущение и свой темперамент, поскольку, несмотря на фривольность сюжетов, в стихах Парни прежде всего были разработаны психологические характеристики и драматические конфликты. А на другом полюсе – столь завораживающие любовные послания Андре Шенье, который, по мнению Осипа Мандельштама, превратил элегию в светское любовное письмо, в котором свободно течет «живая разговорная речь романтически мыслящего и чувствующего человека».
Через «романтику» разума и сердца, которой была наполнена поэзия французского девятнадцатого века («Какой восхитительной эпохой был романтизм, когда такие поэты, как Гюго, Ламартин, Беранже, по-настоящему выражали в своих стихах чувства и душу нации!» – писал впоследствии «либертин» Аполлинер), мы довольно скоро приходим к другому поэтическому явлению, – к поэтике «проклятых» поэтов, и шире – ко всей атмосфере «конца века» и «прекрасной эпохи», к тому декадансу, что удивительным образом рифмуется и с сегодняшним нашим мироощущением, когда закат традиционной европейской культуры дает о себе знать с не меньшей трагической определенностью, чем столетие назад. И прежде всего – в любовной лирике.
Эта эпоха, прочно связанная с именами Верлена и Рембо, Малларме и Корбьера, Роллина и Лафорга, стала символом конца века, его сутью и выражением. С легкой руки Бодлера иронический сплин и меланхолическая самоиздевка превратились в литературную оппозицию той эпидемии скуки, которая поразила французское общество и породила непосредственное чувство разочарования и упадка. Любовные стихи становились скрупулезными исследователями сердечной смуты и хандры и, словно зеркала, множили фантазии и фантомы, доводя до трагедийных высот болезненные впечатления и раздумья.
Несколько позже академик А. Кони, человек зоркий и умный, отмечал в рецензии на книгу переводов И. Тхоржевского из новейшей французской поэзии: «Отличительной чертою произведений современных французских поэтов является печаль и притом по большей части