Завести бы секретаршу, - подумала мечтательно. Чтобы кофе носила и принимала таких вот Жень и все её бумажки, а передавала мне их, когда у меня будет на то время.
Мысли о секретарше перескочили туда, куда не следовало.
И сердце сразу застучало, как бешеное, чувствуя тварь.
Тварь, что разъела все у меня внутри и теперь снова поднимает голову.
Зло смяла финансовые выкладки - будто они были в чем-то виноваты - откинулась на стуле и подавила в себе желание потереть от усталости глаза. Тереть нельзя - веки накрашены. И вообще от этого морщины. Выть, даже если очень хочется, нельзя - падальщиков достаточно в любой организации, а у них нюх на недобитых жертв. Хоть и суббота. Нельзя даже свалить домой, где я, наконец, сниму новые и уже натершие мне туфли на каблуках. Свалить, напиться, на хрен разбить зеркальную стенку бара с какого-то перепуга поставленного Димой - хотя в нашей странной семье пила только я, и то не долго.
Все нельзя.
Потому что это будет означать проигрыш.
Может с виду маленький, но я знала, как легко, совершив одну крохотную ошибку, один маленький шажок не в ту сторону, полететь по наклонной плоскости и разбиться вдребезги.
Одно крохотное допущение, потакание своей слабости - и я захлебнусь в реках слез и крови, которые с готовностью хлынут из зарубцевавшихся ран.
Поэтому домой не пойду. Не буду ныть. Никому не пожалуюсь.
Да и кому пожаловалась бы? Кроме психотерапевта, которому я платила большие деньги, выслушать меня мог только Дима, но он, слава богу, улетел со своей новой женой то ли на Мальдивы, то ли на Сейшелы.
Пусть мальчик развлечется. Со мной у него такого не было - со мной после свадьбы у него был плацкарт и двое суток в пути со скелетом, который был в состоянии только бухать, закуривая чуть ли не каждую стопку в грязном тамбуре.
А потом - съемная квартира, где я несколько недель лежала, глядя в стенку. Слава богу, к своим родителям он меня тогда не потащил. А то они нашли бы способ признать невменяемой и избавить своего сыночка от этой ноши. И я закончила бы свои дни в психушке, под наркотой, потому что вряд ли бы выдержала тогда одиночество и начала бы резать свои вены, рвать из зубами, чтобы свалить из этого бездарного мирка, в который меня засунули, в котором меня выпотрошили, раздавили, да еще и уничтожили единственное, что на тот момент составляло мое самое огромное счастье и надежду.