Со стороны Коваля, его зама – Андрюхи Бойченко, который, как и Коваль, был профессиональным военным, и нашего Миколы послышались приглушенные матюги. Мы озадаченно уставились на них.
– Дмитрий Михайлович, – робко поинтересовался Марся, – а что такое военно-спортивный праздник?
– А тебе Коваль, Андрюха и Микола объяснят, – усмехнулся Барон. – Ну всё, братцы мои, я поехал.
– Товарищ генерал, – тормознул я Ивлева, – а Зяму на кой черт вызывали?
– Точно! – хлопнул себя по лбу Барон и скомандовал: – Все дружно посмотрели в угол палатки. В углу мы видим практически библейскую картину: «Раввин, молящийся за победу избранных и примкнувших к ним гоев».
Раввин, восседавший в углу, недовольно посмотрел на Барона.
– Собственно, ради этого интересного человека я Зяму и вызвал! Зяма, голос подай!
– Гав-гав, – выдал Борька.
– Боренька, – елейным голосом начал Барон, – ты, помнится, мечтал о татуировке Моше Даяна и Маген Давиде. Так вот считай, что твоя мечта осуществилась. Старец в углу, что выглядит старше пирамид, прибыл сюда с целью сотворить из тебя одержимого, чем обречь твою душу на муки адовы! Прошу любить и жаловать: раввин Сруль Шмулевич!
– Мир вам, дети мои, – поприветствовал нас раввин. Голос его никак не вязался с внешностью. Таким голосом, низким, хриплым и – людоедским, что ли, незабвенный Комарницкий материл своих морпехов.
– Здравствуйте, – озадаченно протянули мы.
– Зяма, ты в его полном распоряжении, – велел Барон, довольный произведенным на всех эффектом.
– Ага, – пробубнил обалдевший Борька.
Как только Барон вышел, раввин встал, осмотрел нас хмурым взглядом и скомандовал Борьке:
– Ну что, дряни кусок, пошли, подышим.
– Это он сейчас кому? – поинтересовался у присутствующих Зяма.
– Тебе-тебе, шлимазл мелкий, – подтвердил Шмулевич.
Борька шумно выдохнул, что свидетельствовало о его «закипании».
– Сейчас прольется чья-то кровь, сейчас прольется чья-то кровь… – тихо запел Коваль.
– Слышь, ты, свинья с пейсами, – сразу пустился в оскорбления Зяма, – мне, трижды заработавшему Великое отлучение, плевать…
– Боря, твой дед был цадиком? – не обращая внимания на оскорбления Зямы, перебил его раввин.
– Предположим, – протянул тот.
– Тогда, трижды шлимазл, закрой свой поганый рот и топай на выход. Пообщаемся без свидетелей!!!
А потом он выдал монолог на иврите. Длился монолог минуты полторы. За эти полторы минуты Зяма покраснел, побледнел, едва не кинулся на раввина с кулаками, плюнул в его сторону, смачно выматерился, но – вышел. Раввин молча последовал за ним. Мы, открыв рты, проводили пару «избранных» взглядом. Ещё через минуту Коваль задумчиво протянул: