— Женить его поскорее, что ли, дабы род не пресёкся? — Государь
задумчиво посмотрел на княжича.
— Так предлагал уже. — Князь вздохнул ещё более горестно и
покачал головой. — И боярынь из семей родовитых, и графинь
заморских, и даже княжон из старых семей.
— Неужто никто не люб? — Михайло, грозно нахмурившись, посмотрел
на Горыню. — Нешто у нас в державе не найдётся невесты такому
молодцу? Может, среди ханьских поискать, или вот давеча посольство
маньчжурское прибыло. Так там просто цветник юных красавиц. А? Что
скажешь, Горыня Григорьевич?
— Люба мне одна девица, государь. — Горыня не отрываясь смотрел
в лицо Анны, которая, тоже не опуская глаз, сидела выпрямившись в
кресле, напряжённо сжимая подлокотники. — Только она и видеть меня
не желает.
— Может, обидел чем? — предположил государь и посмотрел на
дочь.
— Того не ведаю, но спрашивал, и ответа не получил.
— Так что же? — Михайло Алексеевич задумался. — Воин справный,
разумный на диво, в непотребствах не замечен, рода достойного, да и
статью не обижен… — Государь повернулся к Анне. — Может, скажешь
своё слово? А то ведь мне уже все уши прожужжали про сватовство с
Горыней Стародубским. И Курбатовы, и Веретенниковы, и вот ещё
Татищевы… Ведь правду говорят. Или забирайте молодца, или отпустите
на вольное сватовство. А сдерживать отцам молодых дочерей уже никак
невозможно.
— А сам-то что скажешь, княжич? — Анна, напряжённая до звона,
словно струна, смотрела на Горыню так, словно хотела пробурить в
нём дырку. — Не одну ведь меня берёшь. С сёстрами моими тоже
объясниться должен.
— А ты-то сама знаешь, чего хочешь? — Горыня, которого уже
несколько утомили эти скачки, спокойно посмотрел на Анну. —
Девчонки рядом? Ну так пойдём и объяснимся по-людски. — Он перевёл
взгляд на императора. — Вы позволите, государь?
— Иди, да будет дух Перуна с тобой. — Михайло вздохнул и качнул
головой. И лишь когда Горыня с Анной скрылись за одной из дверей,
ведущих из зала, устало посмотрел на князя. — Даст Род, слюбится
там у них, да всё нам полегче.
— То так, государь, — Стародубский кивнул. — Дети на выданье и
слону хребет переломят.
В комнате, украшенной цветочными корзинами, и от того
благоухающей густыми цветочными ароматами, тихо словно мышки сидели
в креслах изящная словно статуэтка Катерина Лопухина, жёсткая и
прямая будто клинок Анфиса Гагарина, обычно весёлая, но сейчас
непривычно тихая и зажатая Любава Туманова, и Лиза Дашкова,
философское настроение которой не могло поколебать ничего.