Я быстро сопоставлял информацию. Тао, видимо, здесь уже около
месяца, или дольше. Мы были не единственными на скоблении, за
спиной Тао, за моей спиной молча работали лопатами другие парни — в
красных, белых, сине-зелёных ифу. И в каждой паре один был бритым
наголо, другой — немного обросший. «Старики» обучали «молодых».
— И чему здесь учат? — спросил я.
Тао засмеялся:
— Ну, будешь часто попадать в консерваторию — петь
научишься.
— А толстяк что — учитель? — не отставал я.
— Кто? Шен? — Тао ещё больше развеселился. — Уж этот
учитель!
— Я серьёзно. Кто он?
— Да ты чего? — перестал потешаться Тао. — Начальник цеха.
Ну да, согласен, уж это-то можно было понять и самому. Но меня
озадачило слово «школа». Почему-то мне казалось, что «школа» — это
должно выглядеть как-то иначе.
— Ты на него так смотрел, как будто убить собирался, — сказал
Тао, понизив голос. — Поосторожнее. А то он в другой раз
предупреждать не станет. И, это... Ну, тут и помимо консерватории
есть места.
Он содрогнулся, будто вспомнил что-то. Везучий. Я вот — ничего
вспомнить не могу. Только тот светящийся круг на полу, и всё.
— Не собирался я его убивать, — сказал я тихо.
Не собирался. Просто смотрел в глаза, а у китайцев так не
принято. Откуда-то я и об этом знаю.
— Тао! — заорал толстяк Шен, выскочив за спиной моего напарника.
— Второе предупреждение!
Тао от неожиданности подпрыгнул и тут же согнулся, зашоркал
лопатой по дереву. На меня толстяк бросил лишь беглый взгляд и,
видимо, остался доволен — я-то, разговаривая, лопатой двигать не
переставал. Шен ушёл орать на кого-то ещё.
Больше я к Тао не лез. Во-первых, говорить, когда со всех сторон
визжат и гудят станки, было неудобно, а во-вторых, не хотелось
снова подставить пацана. Он явно был из тех, кто не может
одновременно говорить и работать.
Да и материала для размышлений хватало. Школа Цюань. Цюань —
значит, кулак. Возможно, здесь обучают каким-нибудь единоборствам.
К чему тогда этот цех? Испытание на прочность, прежде чем попадёшь
к учителю? Нет, бред какой-то, тогда уж проще было заставить этими
лопатами ямы копать.
Зайдём с другого бока. Вокруг — китайцы, говорят по-китайски, но
я их отлично понимаю. Больше того — сам говорю свободно. Однако
уверен, что этот язык мне не родной. А какой тогда родной?
Память ответов пока не подбрасывала. Я очищал чурки, складывал
их в поленницу, откуда их потом забирали другие и несли к станкам,
где чурки распиливали, получая какие-то заготовки, которые шли
дальше, в глубь цеха.